Мы встретились через десять лет на могиле Олега под Петербургом. Я был уже разведен, она так и не вышла замуж. Мы не пытались ничего склеить заново, но нам было хорошо те три дня, что мы прожили там. Год назад она позвонила мне в Москву и сказала, что вышла замуж. Она не решалась на этот шаг 18 лет. Я поздравил ее, и мне показалось, что искренне сделал это. И только положив трубку, вдруг понял, что в глубине-то души мне немножечко горько.
Понял, и сам удивился этому…
Давным-давно я написал пост на ФД под названием "Ее звали Надежда". Это о женщине, которая была невестой моего друга, погибшего в бою у меня на глазах. Потом, через некоторое время, эта женщина стала моей походно-полевой женой, и нам было хорошо вместе. Но настоящей женой не стала. Мы расстались… Я лежал в госпитале раненный в ноги и она сказала:если ты не встанешь на ноги, то я заберу тебя с собой в Сибирь. Приготовься, ты станешь сибиряком…? Но я встал, и как только врачи сказали, что "ходить будет", она собралась и уехала с войны к себе домой. Я не поехал за ней, выписавшись из госпиталя.
Долго и трудно описывать причины, по которым мы так поступили. Но когда я лежал на носилках на обочине взлетной полосы кабульского аэродрома (меня вывезли, чтобы я мог проводить ее), и видел, как самолет, в котором она улетает навсегда из моей жизни, набирает высоту, я знал, что в кармане у нее спрятана фотография того погибшего моего друга. Он был снят уже после смерти, в нашей санроте, где его тело готовили к последнему полету в "Черном тюльпане". И на этой фотографии его челюсть была повязана белым вафельным полотенцем. Так было положено, чтобы отпавшая челюсть не окостенела. А лицо его оставалось таким же, как было при жизни, потому что он получил пулю в сердце, а не в голову.
И все то время, пока я жил с ней на войне в ее домике, все то время, когда она осторожно выглядывала сквозь занавеску, считая заходящие на посадку вертолеты, и даже тогда, когда ей как-то дали радиостанцию, а она знала мой позывной и слышала, как трудно нам пришлось в горах в тот день, эта фотография лежала у нее в кармане. И даже тогда, когда она выскочила из дома, потому что последний вертолет, в котором находился я, задержался на двадцать минут (все сели, а нас все не было и не было), и она, не выдержав, рванула прямо на посадочную площадку и бросилась мне на грудь, едва не сбив меня с ног, фотография так и лежала у нее в кармане.
И я ни разу не сказал ей: "убери ее куда-нибудь подальше! Я не могу так…" Мне было стыдно просить ее об этом, потому что он был моим другом, и пока он был жив, она была его невестой. А когда он погиб… Тогда какая разница, что было раньше?… Так устроена война, что там слегка смещаются нравственность обыкновенной жизни… И я молчал, но помнил об этой фотографии… А ее самолет набирал кругами набирал высоту среди гор, отстреливая тепловые противоракетный ловушки, и я знал, что я не поеду за ней в Сибирь, чтобы забрать ее оттуда., когда выпишусь из госпиталя.
Сегодня утром меня разбудил телефонный звонок. Это была она, звонила из Тобольска. Нет, не подумайте, мы вовсе не в ссоре, и даже встречались раз пять-шесть за последние двадцать лет. Иногда перезваниваемся. Она никогда не была замужем, но в прошлом году вдруг вышла. И сразу радостно поставила меня об этом в известность. Я поздравил ее и сделал это искренне.
А сегодня она вдруг спросила: – Ты, по-прежнему, один? – Почему один, у меня есть дочь, даже две, – отшутился я. – А где твоя еврейка? – спросила она (она была в курсе некоторых событий моей жизни. – Мы расстались. Уже давно… – ответил я. – Жалеешь? – спросила Надежда. – Да, очень, три года еле дышал из-за этого! – Нет, я не об этом, – вдруг сказала она.- Я о всех этих годах… Я замялся, а потом ответил: – Во всяком случае, помню…
Мы договорились ехать в Иван-город, где похоронен мой друг и ее жених. 18 марта этого года будет ровно двадцать лет с того самого боя. Я был легко ранен еще в самом начале и приостановился, чтобы меня перевязали. В обще-то, это была царапина, просто немножко болезненная. А он побежал дальше и погиб. Я был опытнее: если бы я не приостановился тогда, он бы остался жив. Я помню тот день до мельчайших подробностей. Как была грязь по колено, в которой вязли даже БТРы, как я припал на колено и схватился за руку, выронив автомат, и начал матерно ругаться, как он крикнул санитару набегу: "лейтенанта перевяжи!"
Если я не слягу в госпиталь, то числа 10 марта я позвоню ей и она прилетит в Москву, откуда мы уже будем вместе добираться до Ленинграда, а оттуда до Иван-города, что у самой границы с Нарвой на другой стороне реки. Мне говорят, что память не нужна. Мне часто говорят на этом самом сайте, что прошлое надо отринуть и больше не возвращаться к нему. Но как это сделать? И зачем? Через год после нашего возвращения из Афганистана по одиночке, мы вместе побывали у его матери. И вдвоем были на кладбище и рядом с ней стояли над его могилой. И он не мог осудить нас за то, что произошло между нами после его гибели, потому что он тоже воевал и знал, что это такое- война. И даже мать его, догадавшаяся, что это не так просто мы приехали вдвоем, не осудила нас… И даже постелила нам в одной комнате, хотя я улегся на полу. Только в его доме не хватало нам спать вместе…
Нет, прошлое надо помнить. Во всяком случае для того, чтобы чувствовать себя человеком, а не животным, и не "Иваном, не помнящим родства". И я поеду на это кладбище, если не свалюсь в госпиталь. И встречусь с Надеждой. И пусть ничего уже между нами не будет, потому что двадцать лет, есть двадцать лет, и жизнь давно развела нас в стороны.
Вот только интересно, возьмет ли она с собой ту фотографию? Я не буду у нее этого спрашивать. Но все-таки, интересно…
… И на груди его висела медаль за город Будапешт…(с)
Я довольно иронично отношусь к всевозможным наградам. К своим, естественно, а не к чужим… Кто его знает, за что именно получил боевой орден какой-нибудь давно дряхлый ветеран, встреченный в переходе метро… Почему бы мне не уважать его заочно, ведь я ничего не знаю о нем… Быть может он был полковым разведчиком, а, может, летчиком-истребителем… Но, может быть и простым обозником, которому орден "Красной Звезды" дали уже в семидесятых в связи с 30-летием Победы. Было тогда такое поветрие: на юбилеи боевые ордена раздавать… Вон даже один полковник в прошлом Орден Победы получил… И Золотых Звезд штук пять (не помню точно), а на 9 мая 1945 у него ни единой Звезды не было… О как!!! Ну, ладно, это преамбула…
Я служил там, где боевые ордена иногда все-таки получали за дело. Но штука в том, что точно такие же награды (ну, может, за исключением Боевого Красного Знамени) раздавали и "штабным", стоило ему удачно приехать к нам в то время, когда наша разведгруппа брала какой-то "результат"… Этот "результат" делался порою и за 100-120 километров от того места, где пил в нашем штабе водку "высокий проверяющий", но его награждали только за одно то, что он решился добраться до нашего отряда… Туда, где мы жили, когда возвращались из поиска или засады… По нашим понятиям, у нас было вполне комфортабельное расположение, встречались и похуже… Ну, бывало, конечно, что обстреливали по ночам, когда мы уж слишком досаждали противнику, но зачастую, мы и об обстрелах узнавали только под утро, когда просыпались… Ну, грохает чего-то за окном и грохает себе… Что я из-за этого, с постели вставать должен, что ли? Спать я хочу!… Пошли эти артиллеристы в задницу! И наши, и "ихние" тоже!… А этих проверяющих мы называли "орденопросцы", и надо сказать, что они очень обижались на нас за это прозвище.
