Выслушав просьбу Черского, губернатор вяло пожевал губами, расправил холеные бакенбарды, сказал убежденно и веско:
— Путь через Оймякон в Верхне-Колымск хорошо знает только Степан Расторгуев. Это местный казак и житель, человек бывалый и многоопытный. Он сопровождал меня во время моих скромных путешествий по Лене. Если Расторгуев согласится стать вашим проводником, можете быть спокойны, господин Черский. Поговорите с Расторгуевым, сошлитесь на меня в разговоре. Я уверен, — губернатор подчеркнул последнее слово, — уверен, что Расторгуев согласится…
Черский вспомнил бледное, почти меловое лицо губернатора, его зеленоватые тусклые глаза, вялый рыбий рот и усмехнулся.
«Он даже не спросил, в чем я нуждаюсь. Ну да бог с ним! У его превосходительства все заботы уходят на слежку за неблагонадежными. А я ведь для царских властей — личность подозрительная».
Он снова уже горестно, усмехнулся и закрыл рукопись. Это был его «Проект помощи местным жителям Севера». Писал он его урывками, писал, не веря, что правительство использует его предложения или одобрит советы. Удивительно, до чего трудно заниматься делом, в успех которого мало веришь!
Якутск просыпался. По улицам замелькали люди, забегали собаки, домашний олень заглянул в окно такими печальными глазами, что Черскому стало не по себе. «Совершенно человеческий тоскующий взгляд», — подумал он и вышел на улицу.
Придется разыскивать этого Расторгуева. А где же его искать?
Руками он закрыл лицо:
— Кто поведет тропою дерзкой?
— Однако, вы не из купцов?
— Нет, я исследователь Черский. —
Из полусумрака к нему
Шагнул охотник рыжеватый.
— А вы?
— А я из провожатых,
Купцов вожу на Колыму.
Расторгуева он нашел в кабаке.
Черский присел к столику, такому же грязному и жирному, как кабатчик. На побуревшей клеенке кем-то было начертано углем похабное слово.
С простенка на путешественника сердито смотрело толстое бородатое лицо Александра Третьего: зеленые мухи ползали по царскому портрету, оставляя на нем следы. «Всероссийский самодержец чертовски подходит к грязному кабаку», — решил Черский и спросил у кабатчика:
— Вы, случаем, милостивый государь, не знаете Степана Расторгуева?
— А зачем вам его надоть? — немедленно отозвался Степан и, оставив компаньонов, подошел к Черскому. — Это и буду я…
— Очень рад познакомиться. Меня зовут Иван Дементьевич, я — начальник экспедиции из Санкт-Петербурга…
— Маненечко слыхали. — Расторгуев осторожно пожал худую бледную руку путешественника.
Коренастый казак был широк в плечах, ладен собой, рыжеволос и голубоглаз. Был он одет в болотные, выше колен, сапоги, в черные, из «чертовой кожи», штаны, в синюю ситцевую косоворотку. Из-под распахнутого ворота виднелся серебряный крестик. Поверх рубахи Расторгуев носил меховую куртку-безрукавку. Тяжелые, в ржавых веснушках и застарелых царапинах руки, сердечное выражение ясных веселых глаз Расторгуева вызывали симпатию и доверие.
Хмурые бородатые люди, ленские золотоискатели, якутские рыбаки — компаньоны Расторгуева по выпивке недоверчиво покосились на Черского. Жирный грязный кабатчик засуетился, предлагая водки и копченой медвежатины.
— Присаживайтесь. Мне надо с вами потолковать.
Черский усадил Расторгуева, снял очки, тщательно протер их носовым платком. Карие близорукие глаза его лихорадочно поблескивали, на впалых щеках выступили туберкулезные пятна. Хрупкое, с прозрачной кожей лицо путешественника поразило Степана. «Больной, кабыть, человек».
Черский надел очки и стал строже, сосредоточеннее.
— О чем же мы толковать будем, господин хороший? — спросил Степан.
— Мне надо попасть в Верхне-Колымск.
— А зачем вам туда надоть? В Верхне-Колымск путь дальний. Это не сто верст по тайге отмахать. А вы, кабыть, со здоровьишком не в ладах. Правду сказать, больному человеку опасно пускаться в дальнюю дорогу. Страховито.
Черский досадливо поморщился, но промолчал.
— Вы один в Верхне-Колымск али с кем в упряжке пойдете?
— Со мной жена, сын и еще один человек, родственник, — улыбнулся Черский. Бесцеремонные вопросы Расторгуева забавляли его.
— Всей семьей, значит, путешествуете. А все-таки што вам спонадобилось в верхне-колымской дыре?
— Я еду по поручению Императорской Академии наук.
— А што же вам там надоть? — назойливо переспросил Степан. И, не дожидаясь ответа, добавил: — Если за соболями, то рано.
— Я — ученый, путешественник, — пояснил Черский, чувствуя и сожалея, что на Расторгуева его слова не производят никакого впечатления.
— Ага, понимаю. Я же говорю, господин купец, сейчас рано за соболями. Якуты и юкагиры промышляют красного зверя зимой.
— Я — ученый, — повторил Черский, — мне не надо красного зверя…
— И много везете товара? И что за товар? Сейчас в Верхне-Колымске большой спрос на муку, на соль, на водку.
— Послушайте, милый вы человек, — тоскливо сказал Черский. — Я еду по особому, чрезвычайному поручению Императорской Академии. Ничего не покупаю, ничего не продаю. Мне нужен проводник, знающий дорогу из Якутска в Верхне-Колымск. Мне рекомендовал вас губернатор…
— Ага, понимаю! — самодовольно усмехнулся Расторгуев. — Я возил их превосходительство по Лене. Чуть-чуть не подохли в тайге. И с купчишками мотался в Верхне-Колымск. Дорогу знаем, почему не знать, дело бывалое.
— Сколько же вы возьмете до Верхне-Колымска?
— А ни копейки! — Расторгуев опять пристально посмотрел на исхудалое лицо Черского.
— Я не могу пользоваться вашими услугами бесплатно.
— А что нам торговаться? Я не буду вас провожать на Колыму-реку. Вы по дороге, не дай бог, помрете, а я отвечай? Несподручно, извиняйте.
Голубые озорноватые глаза Расторгуева остановились на карих задумчивых глазах Черского. Степан понял: не купец перед ним и не царский чиновник, но он снова упрямо повторил:
— Извиняйте, не пойду.
— Подумайте, я не тороплю.
Черский вышел из кабака. Степан заказал водки. Пухлый кабатчик лукаво подмигнул.
— Зазря отказался. Господин петербургский здешних порядков не знает. Его как липку обобрать можно. Ученый какой-то.
— Какой ученый?
— А шут его знает. Ученые, брат, человеки бестолковые.
— Ты хайло-то не раскрывай, — насупился Расторгуев. — У тебя душа лишь от золота светла. Знаю тебя не хуже себя.
