Вчера телевидение передало, что по поводу “вывода активов” привлечены ряд руководителей одной из дочерних компаний Газпрома, в частности некий Голдовский; сегодня сказали, что берут дознание с Рема Вяхирева, а также что генеральная прокуратура заинтересовалась деятельностью руководителя президентской администрации Волошина в период его работы в коммерческих структурах. Список “внезапно” разбогатевших, которых “достает” власть, пополнился: Гусинский, Березовский… и далее. За этим я опять, как и в прошлые разы, вижу спокойную, ненавидящую богатую мразь, руку Путина. Так ли это?
11 января, пятница. Четвертый день отпуска. У Алика в столовой, со слов А. Филиппенко, сообщили некоторые подробности о джипе Жванецкого. Это был джип-геолиос фирмы “Мерседес” стоимостью в 150 000 долларов. Я представляю, как исполнитель скетчей не хотел бы, чтобы эти данные попали в прессу. На новой машине Жванецкого остановили пятеро кавказцев, которые, наверное, следили за ним еще из магазина. Вроде бы кого-то из них нашли. Вообще-то по-человечески Жванецкого очень жалко, каждый из нас может оказаться в его шкуре, но не у каждого такие огромные деньги.
15 января, вторник. Утром положили в почтовый ящик “Труд” с двумя “моими” новостями. Скончался в Санкт-Петербурге от побоев академик РАН 87-летний Игорь Глебов. Его несколько дней назад избили вместе с женой в подъезде дома. Вторая новость заключается в том, что победное объявление, будто бы нашли угонщиков, ограбивших Жванецкого, оказалось преждевременным. Правда, газета сообщает, что нашелся легендарный портфель с набросками главного сатирика перестройки и что фирма, застраховавшая его лимузин, готова выплатить 89 тысяч долларов страховки. Во-первых, значит, цифра, определявшая стоимость джипа, точна, а во-вторых, почему-то в своем сознании я сближаю содержимое этого знаменитого портфеля и деятельность бандитов; мне даже кажется, что здесь есть какая-то причинно-следственная связь. От портфеля — к бандитам.
16 января, среда. Мне стоит написать сегодня лишь о двух фактах. О звонке Светланы Николаевны Лакшиной, которая прислала мне книжку “Великие женщины России”. Еще не читал, но уже по оглавлению понял, что это некоторый противовес разнообразным женам и подругам из Кремля. Опять много с С.Н. говорили о Лакшине. Я не смогу написать о нем воспоминаний, потому что никогда не мог к нему приблизиться. Уже с университетских времен он казался для меня неким Монбланом. А уже когда стали в “Знамени” работать вместе, то я, по натуре не втируша, не решился приблизиться. Говорили о Солженицыне, о его нечеловеческой, нерусской памятливости по отношению ко всем жизненным неудобствам и удивительной неблагодарности. Владимов писал, что его, этого учителишку из Рязани с рюкзаком рукописей, просто бы с поезда скинули как бомжа, если бы Твардовский не дал ему охранную грамоту.
Второе соображение связано с теми стихийными бунтами, которые идут по всей Аргентине уже почти две недели. Глядя на то, как там народ отнесся к девальвации и замораживанию вкладов, невольно вспоминаю нашу Россию десять лет назад. Почему такое молчание? Почему так спокойно и так тихо сдали советскую власть, о которой теперь жалеют. Жалели ли о падении власти царской? Наверное, отдельные слои тоже жалели.
Путин сейчас находится с визитом в Польше и, как всегда, демонстрирует новое видение, в том числе и международных проблем. (Писал ли я, что читаю мемуары Станислава Понятовского, польского короля и фаворита Екатерины? Впрочем, я сразу много чего читаю, а когда кончаю читать и утыкаюсь в телевизор, сразу же начинается депрессия.) Так вот, в Польше на заданный ему на пресс-конференции вопрос относительно визита папы римского в Россию Путин ответил вполне по-светски: да, дескать, пущай приезжает и с патриархом разбирается в богословских вопросах. И тут же, буквально наутро, последовал резкий ответ Святейшего Патриарха Алексия II: в обстановке экспансии католической церкви на Восток, в обстановке, когда разоряются в Западной Украине традиционные приходы и закрываются православные церкви, встреча с папой римским для русского патриарха невозможна. Редчайший по решительности отпор. Браво, церковь! Я вообще последнее время много думаю о так называемом плюрализме. Гадкое, нерусское слово. Под его мурлыканье воровство стало называться бизнесом, предательство — прагматизмом, обман — деловой хваткой.
18 января, пятница. С утра у меня в плане три дела: сходить к врачу, В. С. уже устала меня к нему записывать, съездить на работу, чтобы посмотреть список коммерческих жильцов и определиться с приказом об их оплате на этот год, и утром, к 12, съездить на Пречистенку, 10 на собрание по случаю очередной годовщины нападения американцев на Ирак. “По случаю 11-й годовщины бессмертной “Матери битв” и нападения на страну коалиции тридцати держав” — это уже официальная формулировка. Позвонил накануне Сережа Журавлев и сказал, что мне, как члену правления Общества дружбы, надо бы на это собрание придти, застращал тем, что будет Сажи Умалатова, генерал Валентин Варенников и Саша Проханов. Сережа в этом обществе один из главных — с ним я ездил в Ирак несколько лет назад, — и он отец нашего платного студента Вани Журавлева. Ваня учится плоховато, но играет за институтскую футбольную команду; дружу с обоими.
Честно говоря, я подумывал, стоит ли идти, не лучше ли поработать дома, но очень часто не дневник идет за мной, а я за возможностью что-то интересное вложить в дневник. Какое-то сложное чувство повело и соблазнило меня. Я навзлет прикидываю, что Пречистенка, 10 — это или Дом ученых, или музей А. С. Пушкина, но в обоих случаях ошибся. Какие же еще могут быть на этой стороне улицы общественные здания?
Десятый дом по Пречистенке оказался милым особняком, он рядом с музеем Пушкина, и на этом особнячке я уже давно приметил мемориальную доску. О тексте доски. Здесь во время войны размещался еврейский антифашистский комитет, члены которого в 1952 году пали жертвами сталинского террора. Здесь же еще были вывески — общество дружбы со странами Африки и Юго-Восточной Азии и пр. (за точность всего здесь изложенного не ручаюсь). Вот уж не думал, что мне доведется попасть в этот особняк. Наконец подъехал Сережа Журавлев, и мы вошли в дом.
Я определенно всегда найду именно то, что мне надо. Не успели мы с Сережей раздеться, а я уже разговаривал с каким-то человеком моего возраста — то ли швейцаром, то ли хозяйственником, а возможно, и каким-то большим начальником ныне или ранее всех этих комитетов. Есть такая порода доброжелательных и разговорчивых людей, которые с удовольствием расскажут обо всем, что знают, в этом они видят долг какого-то своего общественного служения. Оказалось, что этот особняк, который я помню лет 60 и которым я лет 50 интересуюсь, потому что до 45-го года жил на этой улице и учился в школе, которая находилась вблизи, интересуюсь еще и потому, что на доме все время, сменяя одна другую, красуются разные вывески — я, например, помню, что здесь был и какой-то шахматный комитет, и Комитет сторонников мира, — так вот, дом принадлежал знаменитому декабристу Михаилу Орлову. Еще маленьким, повторяю, я ведь жил на этой улице, когда она еще называлась Кропоткинской, еще крохой, я уже тогда никак не мог понять, как из ничего что-то получается. Как возникают эти комитеты? Как собираются и кучкуются в них люди? Кто дает им эти особняки и зарплаты, потому что без зарплаты жить нельзя. При знакомом имени Михаил Орлов я сразу подумал, что эта роскошная лестница из чугуна и мрамора слышала шаги Чаадаева и Пушкина. Воистину, всё здесь рядом: в десяти минутах ходьбы дом Павла Воиновича Нащокина — любимого друга Пушкина, за домом самого Орлова расположен Чертольский переулок, а значит, район, где селились опричники. Говаривали, что и Малюта Скуратов где-то здесь неподалеку был похоронен; недавно, будто бы в районе храма Христа Спасителя, нашли древнюю плиту с его могилы. А знаменитая лестница из мрамора и чугуна, по словам моего внезапного собеседника, оказалась привезенной из Италии. Но по ней кроме Пушкина ходил еще и герой-летчик Маресьев, потому что был председателем одного из комитетов, и Илья Эренбург, и Николай Тихонов, поэт и тоже председатель. “Гвозди бы делать из этих людей, не было б в мире прочнее гвоздей”. Видимо, в этом доме бывал и Михоэлс, но главным образом здание в то давнее время занимал славянский комитет. В 1991 году представители того самого разгромленного еврейского антифашистского комитета хотели объявить себя правопреемниками и требовали в свое пользование здание. Время было горячее: кто дома себе оттребовал, а кто недра и электростанции целой огромной страны. Ситуация складывалась по аналогии с Домом писателей на Комсомольском, который хотел закрыть префект Музыкантский. Хотел, но не закрыл. Лавры французской революции никому не давали спать спокойно. Но “правопреемникам” Еврейского антифашистского комитета, посмотрев в бумаги и чертежи далеких лет, объяснили, что в те времена Еврейский антифашистский комитет занимал всего две комнаты, а остальные 48 — всеславянский комитет. На этом все дело и закончилось, но мемориальная доска серого гранита, с изображенным на ней девятисвечником, спешно повешенная, осталась, и хорошо, что повешена и что осталась. Поговорили мы еще и о том с внезапным доброжелателем и любителем истории, что у Сталина всегда были какие-то, хотя бы фантастические, основания для его репрессий. Вроде бы граждане еврейской национальности хотели организовать свою советскую еврейскую республику в Крыму. На полуострове Крым. Просачивались слухи о работе антифашистов на разведку своих соплеменников. А потом, организованный не без помощи Сталина, этот самый Израиль как бы кинул нашего Большого Джо. Сталин помог и людьми, приоткрыв для выезжающих в Палестину железный занавес, и помог своим авторитетом, а Еврейская советская республика на Ближнем Востоке не получилась. Советские евреи стали ориентироваться на США и Англию. По логике Сталина, еврейский комитет как бы должен был отвечать за своих людей.
