– А, ее любовь к Стране Советов так тебя возбудила!
– Стране советов и хохлов.
– К человеку, который хвалил нашу страну, у тебя возникало сексуальное чувство.
– Нет, ну я же германист. Был. Я же пятый курс проучился в Германии, в Лейпциге, на секции их журналистики, и у меня остались самые лучшие воспоминания о немецких девушках. Они вообще как бы другая нация, а мужики – они значительно хуже и скучнее. Пардон, я тебя не имел в виду. И вот поскольку я там никого не знал, а тут публикуется имя – и вроде как человек знакомый…
– Понятно. То есть не хочешь признаться, что к социализму у тебя было нездоровое чувство! Ты хотел его трахнуть!
– Да нет же, она писала про другое: что ей нравятся деревянные дома, которых у них в Германии нет. Ты вот немец, и у тебя, я вижу, дом каменный.
– Но у меня на участке есть и деревянный. Во-о-н, видишь?
– Это во-о-н там, вдалеке? Там все еще твой участок?
– Ну. Значит, действие происходило в Калуге, да?
– Да. Которая гордится великим фашистом Циолковским.
– Почему это он фашист?
– Ну так сейчас же опубликовали его труды без купюр. И оказывается, у него не столько про путешествия к иным мирам и не про цеппелин…
– А что, неужели его «жиды заели»? Так банально?
– Не помню насчет жидов, но низшие существа – от коров до дикарей – ему не нравились и он хотел их всех извести… Спасибо, икра чудесная…
– Воблячья.
– Продолжаю. Он хотел извести низшие существа и неправильные расы…
– Это какие?
– А ты сам не знаешь?
– Он что, был антисемит?
– Ну, там, по-моему, в основном было про негров. И азиатов…
– То есть не антисемит.
– Ну. Он мечтал лишних уничтожить и оставить только интеллект.
– А чем же ему индейцы Амазонии не угодили? Они ж у него есть не просят…
– Ты просто не знаешь, какой у него был идеал духовной жизни. И эволюции. Он полагал, что тело мешает духу развиваться. И мечтал все устроить так, чтоб в будущем от людей остались только мозги, заключенные в запаянную стеклянную колбу с воздухом и питательными веществами.
И эти колбы будут летать, мыслить, обмениваться знаниями…
– А секс?
– Секс? (Свинаренко задумался.) Ну видимо, им оставался только секс по сотовому телефону.
– Но так ты не достигаешь оргазма.
– Ну не достигаешь. Только зачем ты дискутируешь со мной, если это теория Циолковского? Я сам ее, может, не разделяю?…
– Я с тобой не дискутирую, я уточняю параметры теории. Я-то не читал Циолковского.
– Так, по его теории, вот человек-то низшей расы и не получил бы удовольствия от жизни в колбе без яиц и вообще без всего. Чистый разум.
– Тогда, боюсь, и я принадлежу к низшей расе.
– Даром что ариец.
– А это легко определяется – высшая или низшая. Не хочешь в виде шарика летать – значит, низшая. Я думаю, и ты низшая.
– Не знаю, я в шарике не пробовал. Так вот я, вместо того чтоб пойти на немецкий праздник – причем не в виде мозга в колбе, а в виде юноши со всеми органами, – вместо того чтоб пойти в пединститут на праздник разврата, я сижу и жду, когда мне принесут полосы на подпись. То есть я отмечал праздник практически как мозг в колбе, причем на родине великого мечтателя. И сидел я долго, потому что никто не знал, как хоронить Брежнева – и как об этом извещать народ. Обком комсомола затребовал инструкции в обкоме партии, те – в ЦК. А там говорят – мы тоже не знаем, перезвоните нам часа в два ночи. Так они подняли архивы «Правды» за 53-й год – это был последний случай похорон действующего главы СССР – и оттуда слизали весь макет. Значит, рамка черная во всю полосу и отклики трудящихся, что они скорбят и потому перевыполнят план, а партия еще теснее сплотится вокруг ленинского ЦК. Идиотизм, в общем, такой, что сегодня в это трудно поверить… Короче, это кончилось в пять утра. Ну куда уж ехать? Там весь разврат, наверное, закончился. Я подумал: «Пожалуй, я сегодня уже чужой на этом празднике жизни».
– Человек и сам помер, и тебя поститься заставил. А у меня была такая история. Я никого не трогаю, пришел из института, мету двор, починяю, как говорится, примус, и тут ко мне подходит моя бригадирша с постной мордой и говорит: «Сейчас флаги будем ставить». В такие дырочки, знаешь? На домах были такие фиговины. И в них втыкали. А сама процедура не так трудная, как нудная. Потому что этих дырочек до хрена, этих флагов до хрена…
– Вы с бригадиршей занимались типа имитацией секса – засовывали флаги в дырочки…
– Меня бригадирша использовала как грубую мужскую силу.
– Во-во.
– Я должен был флаги таскать и лестницу, а она уже сама по лестнице забегала и эти флаги втыкала.
– Если б она знала, что за ней лестницу таскает будущий бывший вице-премьер, она б точно навернулась с той лестницы…
– Я снял с себя всякую ответственность и исполнял роль вьючного животного. Тащил лестницу и флаги. А бригадирша разукрашивала наш микрорайон по заданию райкома партии. Потом я с удовольствием смотрел телерепортаж про похороны. Мне очень понравилось. Ну не то, что гроб уронили, а вообще. Мы накупили с ребятами пи-и-и-ва, с-е-е-ли… Старик порадовался бы, если б нас увидел.
У Соловьева в фильме «Черная роза – эмблема печали, красная роза – эмблема любви» есть сцена, когда в дурдоме смотрят похороны Брежнева. Очень сильная сцена. Советую посмотреть. Мы тогда очень похоже посидели.
– Что пили? «Битбургер» твой любимый?
– Не-не-не. Это «Жигулевское» было, без этикетки, где на пробке были выбиты цифры.
– Я и сейчас иногда «Жигулевское» покупаю – у него такой горьковатый вкус. Вкус, знакомый с детства.[1] Настоящее пиво.
– Ты мне рассказываешь? Я-то вообще в Жигулях вырос. С 1969 по 1978 год прожил в городе Тольятти Куйбышевской области. Это был очень сильный опыт. Автозавод еще строился, и город вместе с ним. Грязища непролазная. Народу понаехало – со всего Союза, за жильем. Русские, татары, мордва, чуваши, хохлы. На весь город – один кинотеатр. Культур-мультур – ноль. Я был единственный в Автозаводском районе мальчик, который окончил школу без троек. Любимое развлечение – драки квартал на квартал. Дрались вусмерть. Обрезками водопроводных труб, велосипедными цепками. Меня предки сдуру, то есть не подумав, определили в музыкальную школу. Можете себе представить: среди такой «мужской» атмосферы бредет подросток с папочкой для нот. Да и фамилия какая-то не такая. Били каждый день. Пока я не бросил музыкалку и не записался в секцию самбо. (выше было дзюдо. – Ред.) Стало полегче. Как вспомнишь, так вздрогнешь. После школы полкласса сразу село. Некоторые уже вторую и третью ходку имеют. Некоторые в земле сырой. Меня Господь сподобил поступить в Ленинградский финансово-экономический институт.
