Диана Машкова
Ребенок без памяти
Странно все-таки устроена человеческая память – у меня, во всяком случае, точно. Если бы не многочисленные семейные фотографии и восторженные мамины рассказы, из которых всякий желающий мог понять, что я совершенно гениальный ребенок, так бы ничего и не знала о своем младенчестве. Одним словом, практически ни секунды из собственного раннего детства я не помню: лет до пяти жила как будто без памяти.
Личные воспоминания стали появляться только в пору первой влюбленности. Когда мне было семь лет, я влюбилась по уши в своего соседа по парте – красивого восточного мальчика с черными загадочными глазами. Он был умен не по годам, заносчив, а еще обожал спорить с учителями, что придавало его образу близкий мне дух бунтарства. Героя звали, скажем, Тимур. Вместе с этим неразделенным чувством пришла ко мне и острая память на мельчайшие детали, события, переживания, мысли. Поскольку мучительная любовь не утихала до выпуска из начальной школы, за четыре года в памяти накопилось немало ярких картин. Они до сих пор хранятся где-то в архивах как невидимые киноленты – в любой момент выбираешь нужный фрагмент и, пожалуйста, смотришь 3D-фильм из собственного детства. Помню, например, как мы в классе читали по ролям повесть «Тимур и его команда» Аркадия Гайдара. Предмету любви моей, отличнику и командиру отряда октябрят, досталась, разумеется, главная роль. Эти двое – мой Тимур и Тимур Гайдара – помимо прочего еще и внешне были похожи как две капли воды: «высокий темноволосый мальчуган в синей безрукавке». Я, конечно, сделала все, чтобы заполучить роль Жени. До сих пор помню, как бешено колотилось сердце, когда мы добрались до интимной, можно сказать, сцены: «Тише, Женя! Кричать не надо. Никто тебя не тронет. Мы с тобой знакомы. Я – Тимур». Ох! Это был восторг до потери сознания. Потом читали по ролям что-то еще, дальше я на свою голову самостоятельно прочла «Евгения Онегина», и покатилось…
После выпуска из четвертого класса, когда школьников отправили на летние каникулы, я двое суток рыдала, словно белуга, и не могла остановиться. Не представляла себе и дня жизни без Тимура, а тут целых три месяца. Катастрофа! Несчастный ребенок не мог ни есть, ни спать и, что самое страшное, даже не пытался читать. Это уже был признак тяжелой болезни. Мудрая мама, услышав сквозь слезы и всхлипы историю влюбленности дочери, приняла неожиданное и, как выяснилось позже, единственно верное решение. Она позвонила маме Тимура и пригласила ее сына погостить у нас на даче несколько дней. Вот так, запросто! За пару секунд взяла и достала мне с неба звезду. Честное слово, с тех пор никто не делал для меня ничего более неожиданного и важного, и маме я благодарна по сей день. Чтобы непристойное предложение не вызвало подозрений, мама придумала пригласить заодно и троих лучших друзей Тимура, с которыми я тоже постоянно общалась. Двое из них согласились, Тимур – тоже. Счастье было у меня в кармане.
Родители мальчишек снарядили их в путь, мы закупили продукты, и всей семьей, плюс три моих одноклассника, потопали на дачный автобус. От предвкушения бесценных дней у меня все вибрировало внутри. «Так вот какое оно, «небо в алмазах», – думала я, паря над пыльной проселочной дорогой, ведущей к дачному участку. Однако, как выяснилось, три дня прожить под общей крышей – это не четыре года за одной партой сидеть. На фоне жизнерадостных и неприхотливых друзей восточный принц в мгновение ока превратился в чудовище. Он капризничал по поводу и без оного, критиковал то одно, то другое, был привередлив в еде, требовал сервиса как в пятизвездочном отеле и, самое ужасное, отказывался в порядке назначенной очереди мыть посуду в отведенном для этого тазике. По отношению к сорнякам Тимур демонстрировал исключительное презрение – не султанское это дело – грядки полоть. Сбор колорадских жуков его тоже нимало не занимал. Зато весьма заинтересовала моя дачная подруга Лида и долгие прогулки с ней от дома до пляжа. «У нее прикольная собака», – говорил гость, но это его не оправдывало. Из моего сердца изменник был вышвырнут вон.
«Не прикасайтесь к идолам… Их позолота останется у вас на пальцах», – пророчествовал Флобер. Если бы в те дни я знала эти слова, то повторяла бы их как мантру. Мы вернулись с дачи, одноклассников забрали родители, чему я была несказанно рада, и жизнь пошла своим чередом. От мучительной болезни по имени любовь я наконец-то избавилась. Снова стала читать, бегала купаться, гуляла с Лидкой и ее «прикольной собакой», полола сорняки. Ни увидеть Тимура, ни снова сесть с ним за парту желания не возникало. А к концу лета случилась новая влюбленность – в соседа по даче. Он был на четыре года старше меня и, благодаря своей матери, профессору философии, прослыл юношей умным и глубоким. Но это уже совсем другая история, следом за которой пришли новые высокие чувства, и с тех пор моя память меня больше не покидала.
А вот из раннего детства личных воспоминаний нет. Ни одного фрагмента, ни единой законченной сцены. Тем интереснее было слушать мамины рассказы. По мнению родительницы, я всегда была ребенком незаурядным: во мне с малых лет открывался и дар пророчества, и по-взрослому зрелый ум, и стихотворный талант. Взять, к примеру, дар предвидения – на этот случай есть мамин рассказ «про апельсин».
Мне был только годик, я не умела еще толком говорить и выстраивала лишь небольшие фразы. Даже далеко не все слова мне тогда удавались. Например, слово «муха», первое в моем арсенале по утверждению мамы, звучало четко и ясно. А вот бедная «бабушка» казалась чем-то непроизносимым. В итоге прародительница называлась «Аббя» – от татарского «Эби». С этим незамысловатым набором слов мы с родителями и отправились отдыхать летом в Атлашкино – туристическую базу неподалеку от родной Казани. Огромные сосны, песчаный берег Волги, лодочки, катамараны, четырехразовое питание в столовой – рай для советского человека. И вот идиллическая картина. Молодые муж и жена с маленьким ребенком катаются в лодке, отец увлеченно гребет, уже добрались до середины реки, и вдруг дитя настойчиво требует:
– Хочу апельсин.
Родителей поразила не только четкость произношения, но и само требование. Кто помнит конец семидесятых, прекрасно знает, что достать апельсины в то время было практически невозможно. Если этот экзотический фрукт каким-то чудом и «выбрасывали» на прилавки, за ними тут же выстраивалась змеистая очередь, во главе с ветеранами и льготниками. Да и то происходило такое по большей части под Новый год, никак не в разгар лета, в забытом богом Атлашкино, почти в пятидесяти километрах от Казани. Да еще когда трое в лодке посередине реки.
