У Шарля все было труднее: оставшись в одиночестве, он испытывал неуверенность, словно остался без опоры, и потому, наверное, начал разговаривать и ходить значительно позже своих сверстников. Отец и мать думали даже, что он не вполне нормален, и, может быть, еще и от этого постоянно вспоминали Франсуа, который, по их мнению, вырос бы не в пример удачливее младшего брата-близнеца. Они считали, что малыш еще ничего не понимает, и потому повторяли то и дело имя Франсуа, а Шарль все слышал, все понимал, и его крохотное сердце сжималось от неизбывной тоски по любимому брату, а еще больше — от собственной неуклюжести, особенно из-за постоянных — и, увы, не в его пользу — сравнений с умершим братом.
Впоследствии слуги часто говорили «мадам», что Шарль плачет, забившись в уголок, или вздыхает, как взрослый, и Пакетт Леклерк призывала к себе сына и успокаивала его. Прижавшись к ее груди, он затихал, но ненадолго — стоило ей отстранить его, как она снова видела глаза, полные слез. Может быть, чуткий мальчик чувствовал, что, когда мама прикасалась к нему своими мягкими нежными руками, она видела перед собой не его, а умершего Франсуа? Ведь у них у обоих черты и линии лица были те же, что у нее: густые брови, добрые глаза, широкий лоб, темные пышные волосы, маленький сжатый рот, волевой подбородок! Иногда мать выдавала себя, когда, отчаявшись успокоить Шарля, говорила:
— Как тебе не стыдно плакать! Ты вон живой и здоровый, а мой маленький Франсуа… — и теперь уже она заливалась слезами, а он, прижавшись к ней, пытался ее успокоить, и душа его наполнялась страданием и болью утраты.
А отец в этом случае выражался определеннее:
— Конечно, Франсуа не был бы таким плаксой, как ты!
Пройдет много лет, и Шарль Перро почти в каждой своей сказке поселит близнецов, и всегда страдать будет младший, а старший окажется в более выигрышном положении.
Не от этого ли Шарль Перро вспоминал свое детство как постоянную муку?
А в остальном его ничем не отличали от других. Красиво одевали, возили в карете. Ему дарили игрушки, он ел за общим столом то же, что и родители и братья.
С четырех или пяти лет его любимой игрушкой стал «Замок». Это была точная копия средневековой крепости, высотой в рост мальчика, если считать шпили башен.
Чаще товарищем его детских игр становился Николя, который был старше Шарля всего на четыре года. Но Шарль был не прочь поиграть и с другими братьями, особенно с Пьером, которого очень любил. Он подходил к Пьеру, дергал его за чулки и, глядя едва ли не в потолок, просил: «Играть!»
Нечасто, но старший брат соглашался — ибо и сам любил эту игру — и снимал с замка крышу со шпилями. Взору братьев открывалась внутренность замка: залы, коридоры, комнаты, переходы, лестницы и всюду — крохотная мебель и люди в той одежде, какая у кого должна быть: прислуга ли, хозяева или гости. Головы куколок были вылеплены из воска, а все тельца были деревянными, как и стены и перекрытия замка.
Игра заключалась в том, чтобы «оживить» игрушку. Хозяин-рыцарь — чаще всего им был Шарль — останавливался на коне перед подъемным мостом вместе с небольшим отрядом и трубил в рог. Это особенно хорошо получалось у Шарля. Для этого у него была игрушечная труба, и он громко и долго в нее дудел. Управляющий замка — лучше всего, если это был Пьер, — открывал ворота, опускал мост и встречал хозяина. И замок оживал: рыцарь входил в просторную прихожую, снимал доспехи; разоружались и его воины. Они пришли с победой, но устали и проголодались и сразу же спешили к столу. Управляющий «разжигал» камин, его слуги накрывали крохотный стол, приходили музыканты, и начинался праздник.
На первых порах Шарль играл только одну роль — рыцаря — хозяина замка, а все другие роли — управляющего, слуг, воинов, менестрелей и даже дам — играл Пьер. Если у него было хорошее настроение, он с удовольствием исполнял роль менестрелей: пел старинные французские песни, читал стихи и даже рассказывал сказки. Но по мере того как Шарль подрастал, роль менестрелей он стал брать на себя и вдохновенно повторял то, что когда-то услышал от Пьера, либо то, что узнал сам. Пьер поощрял эту самодеятельность младшего брата, ибо у адвоката должен быть хорошо подвешен язык, а Шарля конечно же готовили продолжать традиции отца.
Однажды Шарль спросил у брата:
— Пьер, а как придумали игры?
Старший брат не нашелся сразу, что ответить, а потом вспомнил, что вычитал у Геродота:
— О, братик, это интересная история! Как-то царь Аллиат напал на страну Лидию и окружил ее столицу. Людям нечего было есть, и они стали придумывать средство против голода — и каждый придумывал свое особое. Тогда, говорят, и были изобретены игры в мяч, в куб, в кости и другие.
Мальчик принял это объяснение и только когда вырос, узнал, что игры и игрушки появились у людей задолго до Геродота.
Лет с семи он освоил и сарбакан — прицельную стрельбу по кольцу, подвешенному на шелковой нитке к потолку. Он выдувал из трубки маленькие шарики, большой запас которых имелся у него в коробке, и всякий раз, когда шарик, пролетев через кольцо, не разбивался о стену, поднимал его и снова стрелял.
Под Новый год Шарль с братьями любил ходить по бульварам, где шла оживленная торговля игрушками. Братья набирали целую корзину и в новогоднюю ночь устраивали игры.
Игрушки вводили маленького Перро в оглушительный и непонятный мир взрослых. Он узнавал, что лошадей запрягают в карету, что кучеру положено сидеть на козлах, что за городом в лесах бегают хищные звери: медведи и волки, а в жарких странах водятся львы и крокодилы. Кубики учили его строить дом, куклы рассказывали о том, как одеваются мужчины и дамы.
Любил Шарль игру в бильбоке, в настольный бильярд и рано освоил карты — самую популярную игру того времени. Позднее, во времена Фронды, когда ему будет уже 20 лет, он вспомнит и пращу, с помощью которой малышом бросал камешки. Эта игра называлась «фронда».
Иногда Шарль шел на кухню, где у огромного очага сидели домочадцы и обсуждали итоги дня. Он забирался поближе к очагу и был рад, если какая-нибудь из служанок сажала его на колени и прижимала к себе. Шарль ждал самого интересного: когда начнется сказка.
Но начиналась она далеко не всегда. Чаще домочадцы обменивались новостями или рассказывали разные истории.
Зато когда за окном лил дождь или завывала буря, а у огня было тепло и покойно — именно тогда и приходила в гости сказка. Звучала она и в долгие зимние вечера… И часто именно здесь, у очага, Шарль отходил душой, и улыбка трогала его губы. Может быть, именно потому так глубоко и вошла в его сердце и навсегда поселилась в нем сказка?
