Голос, если уметь им пользоваться, — величайшая сила. Поверьте, это мое утверждение не следствие самоупоения или чрезмерной гордыни. В конце первой мировой войны я часто пел для раненых в госпиталях, там собрались несчастные со всего света. И вот однажды какой-то парень — он был очень плох — шепотом попросил меня спеть ему «Аvе Маriа».
Этот бедняга был так молод, так пал духом, так одинок — ведь он был далеко от дома. Я присел у его постели, взял за руку и запел «Аvе Маriа». Пока я пел, он умер — с улыбкой.
ГЛАВА 2. МАЛЕНЬКАЯ ПАРТИЯ
Все дети являются на свет исполненными добра. Это подтвердит вам каждая мать! Но идет время, меняются обстоятельства жизни, подступают искушения, с которыми трудно бороться, и понемногу в сердцах большинства людей поселяется зло. Однако стоит хотя бы капле незамутненного добра, хотя бы крохе того великого изначального богатства на миг возродиться — и глубокие, подлинно человечные чувства пронизывают душу.
Мы, исполнители, должны уметь открывать эти чувства в самом неприметном характере, чтобы потом донести их до аудитории. Ведь в любом герое можно найти нечто человеческое: благородство или ненависть, добро или зло, жестокость, высокомерие, ум или глупость, скромность или гордыню. Ни в коем случае не старайтесь обнаружить в одном персонаже все эти черты — только лишь то, что действительно в нем есть. А потом надо это сыграть, сыграть без всякой фальши, так, чтобы в самом неприглядном поступке вашего героя можно было отыскать хоть что-то человеческое.
Этому стоит поучиться прежде всего, пожалуй, у Верди. Когда у него Макбет поет «Пощади…», это уже не преступник — это льет слезы просто старый, несчастный, одинокий человек. Тем же всепобеждающим сочувствием к несчастному, страждущему человеку движим Верди и тогда, когда на мгновение ему удается растопить холод души Филиппа II и тот в минутном порыве доверяется маркизу ди Позе и вручает ему судьбу своих жены и сына. О, у Верди несть числа таким подлинно человеческим порывам души!
Истинное наслаждение для исполнителя — строить свою игру на контрастности действия и противодействия, стремительных перепадах настроения, когда разные состояния души, сменяющие друг друга, незримо, но при этом нераздельно связаны между собой. Будто какая-то безудержная сила, неукротимая тяга к искренности преодолевает тот дух отрицания, который мы скрываем или сдерживаем, но который тем не менее заключен в каждом из нас.
В юности я очертя голову бросился в это бурное море противоречивых чувств, и много лет мне удавалось среди скал, омутов и мелей находить тот извилистый фарватер, следуя которым непременно отыщешь клад, раскроешь тайны морские.
В 1936 году я начал выступать как comprimario (Компримарио — певец, занятый во второстепенных партиях. — Здесь и далее примечания переводчиков); мне приходилось одновременно разучивать по нескольку ролей, чтобы в случае болезни кого-нибудь из исполнителей быть готовым тотчас же подменить его. Недели бесконечных репетиций позволяли проникнуть в суть роли, обрести в ней достаточную уверенность, а потому вовсе не были мне в тягость. Возможность появиться на сцене, всегда неожиданная, радовала чрезвычайно, тем более что риск, связанный с такой внезапностью, в римском «Театро Реале» того времени был сведен к минимуму благодаря неоценимой помощи огромного числа отличных репетиторов и великодушной поддержке партнеров.
Гораздо больше неприятностей таили в себе так называемые маленькие роли. Обычно они состоят всего из нескольких фраз, разбросанных по разным действиям, но при этом в них запрятано немало ловушек. В своем страхе перед ними я вовсе не одинок.
Если компримарио ошибется в одной-двух фразах, у него чаще всего просто не бывает возможности поправить положение. А дирижер именно на него обрушит град упреков, поскольку вряд ли он отважится предъявить их кому-нибудь из так называемых звезд. Так что эти маленькие роли всегда достаются либо дебютантам, либо уже состарившимся певцам. Им, истинным героям сцены, я искренне сочувствую. Они — жрецы мгновения, а в случае неудачи их единственной утешительницей может быть лишь святая Варвара, спасающая от артиллерийских налетов.
Конечно, есть немало Компримарио (с большой буквы!), первоклассных певцов, для которых длительность 1/32 вовсе не предел, безупречно владеющих дикцией и ритмом. Манера их исполнения точно выверена, костюм всегда прекрасно сидит, грим безукоризнен. Это те, на кого всегда можно положиться в трудную минуту: Де Паолис, Несси, Нарди, Дзагонара, Сантафе, Андреоли, Джорджетти, Велис, Ланиган, Эрколани, Мариано Карузо и многие-многие другие. Они были для меня не просто партнерами, но истинными, дорогими друзьями. А сколько можно назвать женских имен — имен исполнительниц таких вот маленьких партий, чей замечательный голос и безошибочное художественное чутье всегда необходимы спектаклю.
Ныне многие из них оставили сцену, а число тех кто пришел им на смену, невелико. И я спрашиваю себя: почему? Почему? Труд компримарио прекрасен и в то же время просто необходим: в нем есть свое достоинство, своя ответственность. Между прочим, он также далеко не безвыгоден с финансовой точки зрения. Ведь на каждое выступление ведущего певца труппы у компримарио приходится, пожалуй, три, а то и четыре. Кроме того, в таких партиях не нужно выкладываться до конца, петь на пределе сил, а это надолго сохранит вам голос, и на сцене вы переживете многих звезд.
Карьера, репутация не всегда создаются только большими ролями. По правде говоря, если бы сегодня мне пришлось ставить «Отелло», я ломал бы голову в основном над тем, кто будет петь Кассио и Эмилию. А Артур в «Лючии де Ламмермур», Арлекин в «Паяцах», Флора в «Травиате» и так далее, и так далее?..
Я всегда советую своим ученикам хорошенько отрабатывать именно такие партии, ведь в них, по всей вероятности, им и доведется поначалу выступать. Есть, наряду с этим, и примеры обратного движения: выдающийся певец, завершив свою блестящую карьеру в составе ведущих оперных трупп, не в силах бывает навсегда покинуть сцену. Тогда, положившись на опыт и мастерство, он пробует себя в малых партиях, стараясь придать им какой-то новый оттенок, наградить новой жизнью.
Помню, во время работы над постановкой «Тоски» в чикагском «Лирик Тиэтр» я вдруг узнал, что мой добрый друг великолепный артист Итало Тахо решил из любви к старому приятелю помочь мне — петь в этом спектакле Ризничего. Какую радость я испытал!
Однако успех такого предприятия обеспечен не всегда, отнюдь не всегда. Однажды великий Карузо великодушно помог своему товарищу, который пел Арлекина в «Паяцах», — тот заболел, потерял голос, — спев за него серенаду из-за сцены. На следующий день один возмущенный критик презрительно и негодующе отозвался об «этом осле, который осмелился подражать великому Карузо — да еще и очень плохо к тому же!».
