А сам Жолкевский назвал Гермогена «весьма старым человеком»{5}. По-польски: «bardzo stary»{6}. Но нигде не употребил слова «восьмидесятилетний», оно появилось у Немцевича. Да и о «греческой вере» гетман тоже ничего не сказал.
Скорее всего, у Немцевича не имелось никакого другого источника: польский историк, ничтоже сумняшеся, поменял неопределенный оборот Жолкевского на свой, звучащий весомее, «литературнее». Таким образом, цена его добавке о «восьмидесятилетнем» старце стремится к нулю. Всё это — чистое «художество». А значит, больше нет никакого смысла объявлять 1530-й годом рождения Гермогена. Пора его вычеркивать изо всех справочных статей о святителе.
Да, остается ничтожная вероятность того, что у Немцевича под руками имелось какое-то письмо или иной документ, почему-то не названный им в тексте[2], однако снабдивший его сведениями о возрасте Гермогена. Но подобное предположение совершенно бездоказательно.
Первая точная дата в судьбе Гермогена — 1579 год. Будущий патриарх сам о себе сообщает: «Я же тогда бывши в чине священника у святого Николая, который зовется Гостиным»{7}. Речь идет о казанском храме Николы Гостинодворского.
Канонический возраст рукоположения во священнический сан — не ранее тридцати лет. В критических условиях, когда кандидатов на иерейское служение по каким-либо причинам не хватало, рукополагают и более молодых мужчин, но — в виде исключения. А Россия середины XVI века вовсе не испытывала нехватки в попах. Таким образом, даже если Гермогена рукоположили незадолго до указанного срока, в том же году, он, скорее всего, родился не позднее 1549 года. Судя же по тому, какое доверие оказал ему архиерей при событиях 1579-го (подробнее о них будет рассказано ниже), Гермоген уже считался опытным иереем, был, что называется, «на хорошем счету». То есть, скорее всего, его поставили в сан несколько раньше, а значит, и родился он все же ранее 1549 года. Но здесь приходится соскакивать с твердой почвы знания в зыбкие воды гипотез.
Итак, святитель родился не позднее 1549 года. Ничего более определенного сказать нельзя.
Происхождение его вызвало длительную дискуссию между историками. По сию пору оно определено лишь предположительно.
То, что святитель в молодые годы казаковал, не столь уж значимо. Он мог уйти в казаки из крестьян, из посадских людей, из государевых военных служильцев «по прибору», даже из обедневших дворян. Нет ни малейших оснований утверждать, как это делают некоторые публицисты{8}, будто и отец святителя принадлежал к донскому казачеству. Неизвестно, как долго он пробыл среди казаков и достиг ли начальственного положения меж ними. Ясно лишь одно: иереем Гермоген сделался, оставив казачьи дела.
Неизвестно, как окрестили мальчика его родители. Но тут разногласий между историками гораздо меньше. Обыкновенно называют два имени: Ермолай и Григорий, притом абсолютное большинство биографов святителя отдают предпочтение первому варианту.
Основания к подобному выводу таковы: в старину на Руси, принимая иноческий постриг, меняли имя, сохраняя лишь первую букву. Исчезал Федор, появлялся Филипп. Исчезал Дмитрий, появлялся Даниил. Исчезал Василий, появлялся Варлаам. Порой это правило нарушалось, но чаще его все-таки соблюдали. Когда будущий патриарх решит постричься в монахи, он получит имя, известное ныне в двух версиях: Гермоген и Ермоген. Притом Гермогеном его стали называть относительно поздно. Большей частью в литературе XIX–XX столетий. При жизни подавляющее большинство современников именовали его «Ермоген». Так звался он в документах, исторических повестях, публицистических сочинениях, летописях и хронографах{9}. Исключения довольно редки{10}. Современный казанский историк Е.В. Липаков в труде «Архипастыри казанские» высказался эмоционально: «Именно “Гермогеном”, а не “Ермогеном”, называл себя казанский митрополит в грамоте 1592 года патриарху Иову и патриарх Иов в своем ответе»{11}. Но тут встает вопрос о качестве публикации: издание документов того же времени (1593) дает вариант «Ермоген», а не «Гермоген»{12}.
Еще более весомый аргумент — дошедшие до наших дней документы с подписью святителя. Удостоившись архиерейского сана, он подписал на протяжении двух десятилетий множество самых разных бумаг. Везде он собственноручно выводил: «Ермоген». И если позднее к этому слову добавилась литера «Г», то лишь из-за привычки людей петербургской эпохи к другой форме того же имени[3].
Первое имя его, до-иноческое, скорее всего, было Ермолай. Его дали, как пишет один из биографов Гермогена, в память о святом мученике Ермолае, «служившем пресвитером… в Никомидии. Он пострадал за открытое исповедание Христа перед языческим императором в дни гонений. Память его совершается Церковью 26 июля, отсюда можно предположить, что будущий патриарх родился в июле»{13}. Но почему Ермолай, а не как-нибудь иначе? Имен, начинающихся на «Е», не столь уж мало! Весомый аргумент привел другой биограф святителя, историк С. Кедров: «В Москве, на Садовой улице, существует церковь во имя св. Ермолая. В летописях ее значится, что она получила свое начало при патриархе Гермогене в 1610 г. на патриарших землях и сначала была небольшая, деревянная. Весьма вероятно, что патриарх, вообще отличавшийся храмоздательством, воздвиг эту Церковь в честь святого, имя которого носил в миру»{14}.[4] Действительно, священномученик Ермолай, что называется, из «редких» святых. Нечасто во имя его освящались храмы Московского царства. И появление церкви при Гермогене легко объясняется особым почитанием святого, который до принятия патриархом иночества являлся его небесным покровителем.
Предположение, согласно которому до иночества святитель носил имя Григорий, основано на двух доводах, притом оба — довольно сомнительные.
В церковной традиции утвердилось именование «Гермоген», и каков бы ни был древний бытовой обычай, а правильнее говорить именно так, и во время пострига именно так произнесли это имя. Следовательно, и прежнее имя святителя могло начинаться с буквы «Г».
Но это, допустим, весьма шаткое и недоказуемое построение. Протоиерей Николай Агафонов объяснил, какова цена этой «правильности»: «Имя “Ермоген” греческого происхождения… у греков оно пишется со знаком придыхания перед… “Е”. В греческом языке это придыхание перед “Е” означает произношение звука, среднего между “Г” и “X”, но в славянской грамматике придыхание не читается и не произносится»{15}.
