Для Бердяева в жизни произошел огромный перелом, о котором он писал Лидии Юдифовне летом 1904 года: «У меня все время чувство человека, стоящего выше жизни, в этом есть что-то печальное и радостное. Раньше я так был одинок, а теперь с тобой, мое солнце, я буду с тобой, куда бы я ни ушел. Если меня все отвергнут, а это может со мной произойти при крайности моих стремлений и радикальности всех идей, к которым я прихожу, то ты-то не отвергнешь и поймешь, и больше мне ничего не нужно»[13]. Осенью он собрался переезжать в Петербург для того, чтобы заняться редактированием журнала «Новый путь», и предложил Лидии Юдифовне переехать вместе с ним. Скорее всего, Лидия Юдифовна сразу переехать не смогла: нужно было уладить отношения с В. И. Раппом, а кроме того, она находилась под негласным надзором полиции
11//12
и жить в столице не могла. Дело Харьковского комитета РСДРП было прекращено лишь по Высочайшему указу в ноябре 1905 года, после этого Лидия Юдифовна и ее товарищи обрели желанную свободу передвижения.
Бердяев считал, что Лидия Юдифовна как «революционер духа» не создана для обыденности и прозы жизни; он писал в «Самопознании», что его жена «по натуре была душа религиозная, но прошедшая через революционность, что особенно ценно. У нее образовалась глубина и твердая религиозная вера, которая не раз поддерживала меня в жизни. Она была человек необыкновенной духовности»[14]. Вместе они старались «создать для себя необыденный мир», свое собственное царство[15].
Не всегда окружающие люди понимали и принимали их «мир». Так, по-видимому, с осуждением относилась к Лидии Зинаида Николаевна Гиппиус. Об этом свидетельствует письмо Н. А. Бердяева к Гиппиус от 23 апреля 1906 года: «Я хотел Вам когда-нибудь рассказать, насколько это возможно, о моем отношении к Лидии Юдифовне. Вы невнимательны к ней и потому не понимаете, какой нежной и прекрасной любовью я люблю ее. Это единственный человек, с которым я могу жить, чувствовать себя свободным, хорошо и чисто. Но роковая проблема пола этим не решается»[16]. Особенно важным для философа было то, что его жена близка ему в самом главном в жизни: «Я вот никогда не сомневаюсь, что Лидия Юдифовна с Христом, имею реальное от этого ощущение и буду любить ее до тех пор, пока буду любить чистоту», — писал он Гиппиус несколько позже[17].
Николай Александрович был заботливым и внимательным мужем. Евгения Рапп вспоминала: «Сестра была человеком очень нервным, у нее бывали обмороки на нервной почве, и Н<иколай> А<лександрович> относился к ней с трогательной заботой. Вообще, я редко встречала человека, кот<орый> так заботился о других, как Н<иколай> А<лександрович>».
К этому, необыденному бердяевскому, миру принадлежали многие из тех, кого сейчас называют творцами Серебряного века — Вяч. Иванов, В. Розанов, С. Булгаков, В. Эрн, А. Блок, М. Кузмин, М. Цветаева, Л. Шестов, А. Ремизов, М. Гершензон, 3. Гиппиус, Д. Мережковский, Андрей Белый, а также Аделаида и Евгения Герцык, Елизавета Корвин-Круковская (в будущем — мать Мария), Майя Кювилье и многие другие.
12//13
Несмотря на материальные затруднения, в доме Бердяевых всегда, по словам В. Эрна, царствовало «многолюдство»[18] и жили они насыщенной духовной жизнью.
Бердяевы дружили с семьями Розановых, Ремизовых, Эрнов, Гершензонов и др. Лидия Юдифовна в первое время жизни в Петербурге выделялась в этом обществе. Например, А. М. Ремизов писал жене С. П. Ремизовой-Довгелло о вечере у Г. Чулкова в апреле 1905 года: «Были, конечно, Бердяевы. Лидия Юдифовна спорила с Вяч. Ивановым. Чудно было слушать: один по Моммзену — историческая энциклопедия! другой от себя, Харьковской губ. Любопытно»[19].
Особенные отношения сложились у Лидии с семьей Ивановых — Вячеславом Ивановичем и его женой Лидией Дмитриевной Зиновьевой-Аннибал[20]. 5 июля 1905 года Н. Бердяев писал Лидии: «Жена В. Иванова объяснялась тебе в любви, хочет к тебе заехать. Оба они прекрасные люди»[21]. Бердяевы были активными участниками знаменитых «ивановских сред». Сохранилось эпистолярное свидетельство Л. Д. Зиновьевой-Аннибал об их визите «на башню» в марте 1906 года:
«Бердяевы с цветами hortensia и вазочка: подражание древней с фиалками, нарциссами и гиацинтами и еще дивным глицинием, кажется, а Бердяев хотел "декадентке" (мне сплетничала Лидия Юд<ифовна>, что они даже поссорились в магазинах) — принести черный ирис. [...] Бердяева — античная маска с саркофага, [...] сам Берд<яев> — красавец, кудрявый брюнет с алмазами — горящими талантом и мыслью глазами. [...] Лид<ия> Юд<ифовна> общипала от обилия цветов, украсили женщин и мужчин. Бердяева одели греческими складками в оранжевую кашемировую ткань, повязали оранжевую bandelette через лоб и розы в волосы [...] Л<идия> Юд<ифовна> повязала греч<ескую> банделетку красную через лоб и устроила трагическую прическу, укуталась в старую, моей матери, персидскую шаль, увы, другой не было [...][22]».
Вместе с мужем Лидия была ненадолго принята в кружок «друзей Гафиза» — избранного литературно-философского кружка (Вяч. Иванов, Л. Д. Зиновьева-Аннибал, М. Кузмин, К. Сомов, В. Нувель, С. Городецкий, С. Ауслендер), ставшего своего рода продолжением «ивановских сред». Но она, как писал Кузмин в своем дневнике, «вначале стесняла тайно Бердяева, потом начала стеснять даже совсем и слишком явно-
13//14
»[23] и поэтому была исключена из числа «гафизитов». Лидия Юдифовна явно не справилась с ролью той свободной женщины, «женщины-гетеры в новом — древнем смысле», на которую рассчитывали Л. Д. Зиновьева-Аннибал[24] и ее гости. Это исключение из «избранного круга», по-видимому, очень задело Л. Бердяеву. Михаил Кузмин записал в своем дневнике 29 мая 1906 года: «Лидия Юдиф<овна> очень стремится опять в Гафиз и только боится Кузмина и хочет писать челобитную в стихах, где Кузмин рифм<уется> с «жасмин», «властелин» и т. д.»[25]. После смерти Л. Д. Зиновьевой-Аннибал (1907 г.) отношения с семьей Ивановым продолжились. Бердяев написал об «ивановских средах» статью[26], а Вячеслав Иванов в своем сборнике «Сог ardence» (1911 г.) посвятил Бердяеву «Мистический триптих», а его жене стихотворение «Из далей далеких»:
Пустынно и сладко и жутко в ночи
Свирельная нота, неотступно одна,
Плачет в далях далеких... Заунывно звучи,
Запредельная флейта, голос темного дна!