Ознакомительная версия.
– Молодым – горько!..
Когда разнеслась новоспасская свадебная новость по уезду, сколько разговоров поднялось, какой переполох на девичьих половинах вышел, какие свидетели-самовидцы объявились! Один клялся, что своими глазами видел, как новоспасские люди шмаковскую барышню к карете волоком волокли. Другой рассказывал, как Афанасий Андреевич новоспасскую церковь в осаде держал и на приступ целый полк водил, да с музыкой, ей-богу!..
– Ах, девицы, какой марьяж! – вздыхали барышни, окружая рассказчика.
– Фекла Александровна, – продолжал повествователь, – в ту пору в церкви запершись, попа с венцами торопила. А Афанасий Андреевич – вообразите – уже на паперти и приказывает в барабаны бить…
– И ворвались?! – стонали, бледнея, девицы.
– Ворваться-то ворвались, – ответствовал, не задумываясь, самовидец, – да когда? Когда молодых в третий раз вокруг аналоя обвели. Не опоздай Афанасий Андреевич на самую малую минутку, осталась бы Фекла Александровна на бобах. А теперь, выходит, ее взяла. Фортуна-с!
В те дни не в одну девичью душу заползла тайная зависть: «Voilà l'amour!»
Отец Иван все собирался занести свадьбу в метрическую книгу и опять откладывал: как-никак, сумнительная свадьба. Дойдет до архиерея, познаешь тогда духа свята! Но когда увидел, что у шмаковских Глинок с новоспасскими и мир, и пир, – решился. Открыл книгу о бракосочетавшихся на 1802 год, засучил рукава и, скрипя пером, вывел:
«Майя 30 дня. Села Новоспасского капитан Иван Николаев сын Глинка поял девицу того же уезда, села Шмакова, ротмистрову дочь Евгению Андреевну Глинкину. Оба первым браком… Священник села Новоспасского Иоанн Стабровский».
Расписался, положил перо, вздохнул с облегчением: конец и богу слава!
Свадьбу у Глинок играли через год с небольшим после того, как в Ельне узнали о высших столичных переменах. В то время в церквах огласили манифест нового царя и самодержца Александра Павловича: «Судьбам всевышнего было угодно прекратить жизнь любезного родителя нашего апоплексическим ударом…»
Доходили, правда, и до Ельни неблаговидные слухи, будто под апоплексическим ударом, что прервал жизнь самодержца Павла Петровича, надо понимать удар шпагой да офицерский шарф, затянутый на царской шее в темную мартовскую ночь. Но в Ельне таких разговоров не жаловали. Столичные дела – тонкие. Сказано – апоплексический, ну и понимай – апоплексический.
– Не нам умствовать, мы в стороне живем!
Ельнинские господа дворяне не звали своих вотчин иначе, как глушью. Не то беда, что Ельня от губернии, от Смоленска, за сто верст. Не то беда, что до Москвы и все триста будет. А то беда, что далеко стоит Ельня от московского большака. Вот и обогнали ее другие города, что поумней да попроворней: и Вязьма, и Гжатск, и Можай, и старый Дорогобуж. Дорогобуж до большака хоть и не дотянул немного, а все-таки рядом с жизнью встал.
И что Ельня за город, если не раз ее и за штат выводили? То будто уезд, а то опять одно недоумение. И сами ельнинские дворяне проводили день за днем неведомо как: ни тебе новостей, ни памятных происшествий. Сказывают, будто ходил здешними местами лютый Батый. Только если и было подобное, так быльем поросло. А после Батыя и вовсе ничего не было. Какие в лесах истории? Краюхи неба – и той не увидишь!
Иной дворянин заведет календарь. А что в календарь писать? Много ли взял с тяглых холста да почем продавал меру ржи? Так это и без календаря каждому известно. А про мужиков и вовсе нечего сказать. Мужики, как водится, на барщину ходят. Вотчины в Ельне захудалые, мужики тощие, да и тех не много. А жить дворянину по званию подобает. Вот и приказывает владетель старосте:
– Если ты, нерадивый раб, с мужика спросить не умеешь, так из-под земли деньги добудь! Всякое несмотрение с тебя первого взыщу! Сам до каждого мужика доберусь!
И доберется. Хоть земля в Ельне незавидная, зато мужикова спина надежна.
А новшеств, сохрани боже, в Ельне остерегались. Насчет промыслов да, не к ночи будь помянуто, мануфактур, – такого вольнодумства и в заводе не было. Не дворянские те дела: зазорные!
Нашумела было смолоду Фекла Александровна, когда взял ее Николай Алексеевич Глинка из здешнего рода господ Соколовских. Огляделась молодая барыня в Новоспасском – с чего начать? А начин известный: первое – всякому мужику обложение прибавь, и на посконь, и на яйца, и на луговое сено, чтоб ничего не упустить из барского интереса. Не тот богат, кто много имеет, а тот, кто с малого собрать горазд!
– Ну и Соколиха, чтоб ей! – кряхтели новоспасские мужики.
– А разве ей, барыне, легче? – вздыхала Фекла Александровна. – Нешто Николай Алексеевич у нее хозяин? Только и знает, что к богомольям просится. В Тихвин к владычице спутешествовал – и остепенись! А он все свое: «Слыхать, Фекла Александровна, в Белозерской обители еще благолепней поют: и вовсе ангелоподобно выходит. Не дозволишь ли, матушка, мне туда стопы направить?»
И так всю жизнь.
А Фекла Александровна всегда одна: она и в поле днюет, и при молотьбе безотлучна, и в девичьей расправляется. Проворна у Феклы Александровны карающая длань и глаз зорок, а не зажгла синица моря. Не вышла Соколиха в экономы! Все пошло по нерушимой старине. Всякую щербатую копейку в людских слезах купала, а рубли спесивились, не часто в кубышку шли.
Зато от детей новоспасским господам отбоя не было: все погодки рождались. Скрутили они Фекле Александровне руки. А потом и годы на нее насели, тяжестью своей на плечи легли. Сыновей поженили, дочерей в замужество пристроили; стала ждать Фекла Александровна младшего любимца со столичной царской службы. И как порешили в Санкт-Петербурге царя Павла Петровича, как только вышли служилому дворянству льготы, любимец Феклы Александровны, Ванюшка, взял абшид от службы и прикатил в Новоспасское отставным капитаном в двадцать лет.
Отвели на радостях душу. Иван Николаевич неприметно к делу приступил. Нет-нет, да что-нибудь и выскажет Фекле Александровне со всем сыновним почтением:
– А что, матушка, не прикажете ли мужиков на оброк перевести, коих вы излишними сочтете?
– Где ж ты видал, чтоб мужики господам лишние были?
– Упаси бог! – тотчас согласится Иван Николаевич. – Я только то разумею, что дворовых убавить можно. Вам от них одно беспокойство, а на оброк переведете – деньги придут. Нынче деньги – сила!
– Без тебя не знала, спасибо – научил! А где их взять, денег? Урожаи – кот наплакал, старосты – воры! Где же их, денег, взять?
– Коли вам, матушка, неведомо, откуда же мне знать?.. Слыхал я, впрочем, будто большую пользу имеют те, кто от казны берет подряды да поставки…
– Это с приказными якшаться? Им только палец покажи!..
Ознакомительная версия.
