Стихов почти не читаю: суеверно-жалко читать то, что люблю больше всего, святотатственно доставлять себе наслаждение. Иногда вспоминаю только первые строчки, чтобы втянуть немного аромата цветов или вина. Стихи любимых авторов храню в памяти закупоренными, как заветное вино, которым можно праздновать только победу. Или когда стану умирать, чтобы прощаться с жизнью, с милыми людьми, которых не увижу.
На базаре, на «толкучке», меняют микроскопические количества пищи - и только на пищу. За пачку папирос - 100 гр. хлеба, за коробок спичек - одну конфетку. За два кило хлеба делают буржуйку. Это почти недоступная роскошь. Даже за валенки не хотят делать буржуйку. Голод? Голод.
Мужчины моего поколения вошли в историю, они делают историю на полях войны своей кровью и жизнью. О них напишут романы, сложат былины и песни, о них напишут новую «Войну и мир». Нам, женщинам, здесь в городе, надо делать обычное дело, поддерживать и теплить жизнь, - в этом наше историческое дело сейчас. Вести уроки под артобстрелом, - это упрямое утверждение жизни и победы, это наше «мы еще повоюем!» И это тоже зачтется историей.
Сейчас с такой теплотой думаешь о тех известных людях, которые здесь с нами вместе переживают эти тяжелые недели. Здесь Николай Тихонов. С новой силой и остротой, как старый меч, выдернутый из ножен, зазвучали его старые стихи: «Мы разучились нищим подавать», «Огонь, веревка, пуля и топор. » Здесь Прокофьев, Браун, Берггольц. <...>
Вчера видела ободранную окровавленную собачью шкуру у бокового прохода Александринского театра.
Радио раздражает однообразием содержания и бравурностью тона, - но так, должно быть, все делается правильно. Просто хочется сердечных слов, поддержки, как детям хочется ласки матери. Самые дорогие слова Сталина, роднящие нас: «Братья и сестры! Дорогие друзья мои!» Ласка и сердечность не размягчает, а поддерживает, поднимает силы в такие дни, как сейчас.<...>
Н. П. варила суп из собаки, я сама видела. Хотела попробовать, но не решилась. В начале недели начали есть кошек, к концу недели это уже не удивляет, не кажется экзотикой.
Евгения Ивановна[5], соседка сестры, за две плитки шоколада выменяла почти новые фетровые боты - это за 14 рублей! Чтобы получить крупу или макароны, Маруся на этой неделе ушла в половине второго ночи, получила номерок и пряталась по дворам до открытия магазинов. И ничего не получила в тот день. Я лично пока не страдаю от голода, ем очень мало и есть не хочу. Потому-то мне и заметно все, что касается голода других.
Когда особенно тяжело, вспоминаю и перечитываю главу из «Войны и мира», где Болховитинов привозит известие Кутузову о бегстве Наполеона из Москвы. /.../
Еще летом я с наслаждением прочла в «Новом мире» № 6 воспоминания Федина о Горьком «Двадцатые годы». Это - лучшее произведение этого года и едва ли не самое зрелое, лучшее в творчестве К. Федина. О своих впечатлениях написала К. А. и через Евгению Ивановну послала ему. И получила ответ. Е. б. ж., прочту еще раз[6].
Меня сейчас интересует все мемуарное, как жанр. Хочется миниатюрками записать воспоминания- впечатления о поездке в Крым в 1938 году. Когда нет света и не спится, - лежу, вспоминаю, шлифую, отыскиваю слова для мимолетных впечатлений и картин. Почему именно теперь так навязчиво думается об этом? Наверное, организм, мозг ищет отдыха и смены впечатлений.<...>
...В «Ленинградской правде» от 2 декабря в сообщении Совинформбюро за 30 ноября было сообщение об отступлении из Тихвина. Это очень грустная весть, ибо, по слухам, там скапливалось наше продовольствие, которое не могли доставить сюда.
Опять началась эвакуация из города - идти пешком 200 - 300 км, вещи на грузовиках. Уйти смогут молодые и здоровые. Идти через Ладожское озеро.
Усиленно достраиваются баррикады и доты на улицах. У нас на улице возле библиотеки тоже. Я забываюсь на работе. Сегодня в бомбоубежище у Елизаветы Ивановны для школьников 3-4 классов провела беседу. Немного отлегло от сердца, чем-то прежним пахнуло. В библиотеку делаю каталог. <...>
После Киева и Одессы всякое приходит в голову, хотя голова отказывается допустить это в отношении нашего города. Но если ценой города можно истребить еще миллион-полтора немцев. То в общем ходе войны. Тем более, что наши заводы - в Сибири и на Урале, наш Эрмитаж, наши театры и ученые тоже. Что касается населения. То перед нами пример Киева и Одессы. Но об этом не хочется думать. <...>
Пятый день нет электричества, коротаю долгий зимний вечер при спасительной коптилке, вспоминая Крым. Вчера весь вечер враг обстреливал район из дальнобойных, дрожало здание, звенели стекла - смерть была рядом.
Сегодня наслаждалась бефом из конины, наслаждалась вкусом мяса. Доела крошки хлеба, которые случайно сохранились с лета, их забыли отдать молочнице для кур. Нет конфет, всю декаду с 6 часов утра хожу в магазин и не могу достать. Скучно пить чай, хочется сладкого.
Вчера ударил мороз - 21, сегодня снегопад, не ходят трамваи.
Вчера по радио передавали, что гражданам будет выдаваться кипяток, деревянные дома будут сломаны на дрова. Мастерские метбытремонта выпускают по распоряжению райсовета времянки.
Закрываются школы - нет топлива. В прошлый вторник враги разбомбили наше педучилище. В здание библиотеки (Фрунзенского района) попал дальнобойный снаряд (в квартиру).
Читаю переписку Герцена с Н. Захаровой, «Янки при дворе короля Артура» Твена, «Записки» Е. Жуковской.
У меня бывает тяжелое малодушное настроение. Это моя беда - я легко поддаюсь настроениям. Тяжело, что нет близких по духу друзей.
Размах войны подавляет. Японские самолеты над Гавайскими островами, мобилизация в США, танковые бои в Ливии, битва в Атлантике, битва на тысячах километров в СССР, от Заполярья до Черного моря. Конечно, я разумом понимаю, что в такой войне каждая отдельная частная жизнь ничего не значит. Семьи, дружбы - все это трава, которую топчет война.
Ленинград держится очень хорошо. Свидетельствую частно, в личном дневнике. Выработалось за годы Сов. власти умение быстро подчиняться распоряжениям, привычка к дисциплине. Это неоценимые качества в нашем напряженном положении. Жизнь идет, несмотря ни на что: библиотеки и школы наши работают без топлива, но работают! <...>
<...> Город необычен. Иногда часами стоят трамваи. Часть магазинов - парфюмерных, писчебумажных, галантерейных - на замке. В парикмахерских - только стрижка. Очень похудевшие люди, желтые, посинелые.
