Когда оба они вошли, император взглянул на юношу, задал несколько коротких вопросов и велел выйти, но остаться во дворце. Что же до его супруги, то пламя, столь же яркое, как и красота юноши, ослепило её глаза, и покорённая царица сразу же впитала в себя от этого сокровенного соития семя любви к нему.
Красивому юноше по имени Михаил было тогда около двадцати, и он оказался, к тому же, на редкость стеснительным и непонятливым, что при разнице в 32 года между ним и Зоей, видимо, лишь добавляло ему шарма в её глазах. Спустя некоторое время стеснительный юноша, наконец, сообразил, в чём истинная причина небывалого благоволения к нему царицы, и стал постепенно преодолевать свою робость. Зоя же была неудержима, и очень скоро дела зашли далеко.
…Начав с поцелуев, они дошли до сожительства, и многие заставали их покоящимися на одном ложе. Он при этом смущался, краснел и пугался, а она даже не считала нужным сдерживаться, на глазах у всех обнимала и целовала юношу и хвасталась, что не раз уже вкушала с ним наслаждения.
Короче говоря, Зоя Константиновна вела себя совершенно бесстыдно, нимало не заботясь о возможной реакции императора Романа. Реакция же его оказалась совершенно неожиданной: он, единственный во дворце, не желал иметь никакого представления об амурных приключениях своей супруги. Сперва, вероятно, он наотрез отказывался поверить в то, что царица вообще способна связаться пусть хоть и со смазливым и сексуальным, но ведь к тому же, извините, ещё и припадочным молодым человеком (ну да, у стеснительного красавчика Михаила был всего лишь один недостаток, но зато довольно существенный: грубо говоря, он был эпилептиком).
Когда же обманывать самого себя стало долее невозможно, Роман принял всё происходящее как должное и продолжал играть роль слепого, рассуждая, видимо, следующим образом (Пселл слышал эту версию от непосредственного свидетеля и участника тех событий).
…Роман сам как бы хотел верить в то, что царица не состоит в любовной связи с Михаилом, но в то же время, зная, что она весьма любвеобильна и переполнена страстью, и не желая, чтобы эта страсть излилась сразу на многих людей, не возражал против её связи с одним любовником, делал вид, будто ничего не замечает, и потворствовал царицыной страсти.
Загнанный в угол, «достойный муж» даже и не помышлял противостоять судьбе. Собственно говоря, его жизнь уже закончилась, и гораздо раньше — когда его жена, спасая его от слепоты, добровольно остригла свои волосы и отправилась в монастырь. Его жизнь закончилась гораздо раньше, и вот теперь Роману оставалось лишь достойно доиграть свою роль слепого мужа. Предотвращённая когда-то трагедия обещала теперь обернуться почти что фарсом.
Но получилось так, что этот самый «почти что фарс», лишь немного не дотянув до фарса настоящего, обернулся для Романа настоящей трагедией… Свидетельствует Михаил Пселл:
…Тяжёлая и необычная болезнь постигла самодержца. Всё тело его вдруг подверглось гниению и порче, аппетит исчез, сон быстро отлетел, и всё дурное на него наваливалось… Улыбка покинула его вместе с обаянием души и приятностью нрава, он никому не верил и сам не внушал доверия, подозревал и вызывал подозрение. <…>
Я (в то время мне не было и шестнадцати) нередко видел его в таком виде во время процессий — царь мало чем отличался от мёртвого: всё лицо его было распухшим, цветом не лучше, чем у пролежавшего три дня покойника, он часто дышал и останавливался, не пройдя и нескольких шагов, волосы свисали с его головы, как у трупа, редкая прядь с головы в беспорядке спускалась на лоб, колеблясь, видимо, от его дыхания…
Причина, по которой всё тело Романа вдруг «подверглось гниению и порче», для всех во дворце секретом не была: все знали, что царица Зоя со своим молодым любовником регулярно подмешивали Роману в пищу некие снадобья и зелья. (Скорее всего, никаких иллюзий на сей счёт не ведал и сам император. Но он не противился судьбе, нет — свою чашу, пусть даже и с ядом, он должен был испить сам и до конца.)
Меж тем начался уже 1034 год. Пять лет назад император Константин слабеющей своей рукой соединил руки Романа и Зои. Блестящий и гибельный тот путь длиною в пять лет, полный призрачных надежд и реальных разочарований, подошёл, наконец, к своему финишу…
Перед праздником Пасхи Роман, почувствовав прилив сил, решил посетить одну из дворцовых бань, чтобы встретить светлый праздник совсем чистым. Сперва он вымыл голову, а затем вошёл в бассейн и с удовольствием погрузился в воду. Там, в бассейне, его и настигли чьи-то руки. Руки сдавили ему шею и немного подержали его голову под водой…
Апрель 1034 года. Самое последнее купание императора Романа (фрагмент средневековой рукописи).
Нет, сразу он не утонул — после всего этого он ещё смог всплыть и позвать на помощь. Кто-то помог ему выбраться из бассейна.
…На поднявшийся тут крик сбежались люди, среди них императрица без свиты, с выражением глубокой печали на лице. Едва взглянув на мужа, она тотчас ушла, удостоверившись по его виду в близкой кончине. А он, глубоко и горестно вздохнув, посмотрел по сторонам и, не в силах вымолвить ни слова, видом своим и движением головы постарался выразить волю души.
Но никто ничего не мог понять, и он, закрыв глаза, задышал всё чаще. Затем рот его неожиданно широко раскрылся, и оттуда вылилась тёмная, вязкая жидкость, после этого он ещё раз или два вздохнул и расстался с жизнью.
Императрица Зоя при кончине своего первого мужа не присутствовала. «Первого» — потому что практически в день убийства Романа вторым её мужем, а по совместительству и новым самодержцем византийским Михаилом IV, официально стал её молодой, красивый и обаятельно стеснительный любовник.
Покойному императору Роману, давно покинутому всеми, его убийцы устроили похороны по первому разряду. Присутствовавший на тех похоронах Пселл, едва узнав Романа, да и то лишь по знакам царского достоинства, меланхолично заметил: «Какую он вёл жизнь, такого заслужил и погребения, и от своих трудов и трат на монастырь воспользовался только тем, что его похоронили в укромном уголке храма»…
В тот апрельский день 1034 года, когда пятилетние страдания несчастного императора Романа прекратились и он, наконец, расстался с жизнью, перед его вдовой остро встал вопрос: ладно, от Романа она избавилась, но что же ей теперь делать дальше? Первого мужа, «достойного во всех отношениях», навязал Зое отец, и вот теперь — впервые! — ей предоставилась возможность самостоятельно определить свою дальнейшую судьбу.
