Волею обстоятельств я оказался в свое время посвященным во многие детали, связанные с подготовкой и проведением октябрьского Пленума 1964 года, на котором снимали с должности Н. С. Хрущева. Считаю необходимым вспомнить об этом сейчас, ибо события того года проливают свет и на биографию самого Брежнева, который сменил Хрущева на посту главы партии.
В последнее время появился ряд публикаций, авторы которых обоснованно свидетельствуют о том, что подготовка к Пленуму носила характер заговора. Среди таких публикаций в первую очередь хочу назвать дневники сына Хрущева — Сергея Никитича «Пенсионер союзного значения».
Хочу начать не с существа огоньковской публикации, а с изложения своего мнения о В. И. Галякове, одном из главных героев событий тех лет, который четверть века тому назад назвал имена участников сговора, а точнее сказать, заговора против руководителя партии и страны. Конечно, если говорить объективно, он делал доброе, политически важное дело, шел ради этого на огромный риск. И тем не менее с полной убежденностью считаю, что героя из него делать не следует. Попытаюсь объяснить, почему я так думаю. В свое время автор этих строк был с ним знаком. Запомнился он мне своим видом типичного служаки старой выучки, военной косточкой. На вопросы вместо «да» он неизменно отвечал: «Так точно». Откровенно выказывал преданность «хозяину» — Н. Г. Игнатову, которого я довольно хорошо знал по совместной работе на Орловщине. Происшедшая с ним в дальнейшем метаморфоза кажется мне удивительной и труднообъяснимой. Должно было случиться что-то из ряда вон выходящее, задевающее лично Галякова, чтобы он решился нанести обожаемому шефу удар, которого он не ожидал. Причина, убежден, была очень серьезная. Сообщенные им в свое время сведения о готовящемся против Н. С. Хрущева заговоре, безусловно, верны. Основанием для столь категоричного утверждения, помимо всего прочего, служит и свидетельство самого Игнатова.
Будучи вторым секретарем ЦК Компартии Грузии, в одну из своих командировок в Москву (примерно год спустя после октябрьского Пленума ЦК) я позвонил Игнатову, чтобы, как говорится, засвидетельствовать свое почтение. В ответ услышал: «Ты, голубчик, что-то стал зазнаваться. Бываешь в Москве, а ко мне не заходишь и даже не звонишь». Я отшутился: «Не хочу отрывать драгоценное время у президента Российской Федерации». Условились о встрече. И вот я на Делегатской, где в то время размещались Президиум Верховного Совета и правительство РСФСР. Беседа шла в комнате отдыха за чашкой чая. После обмена несколькими ничего не значащими фразами Игнатов совершенно неожиданно для меня принялся буквально поносить Брежнева. «Дураки мы, — говорил он в нервной запальчивости, — привели эту хитренькую лису патрикеевну к власти. Ты посмотри, как он расставляет кадры! Делает ставку на серых, но удобных, а тех, кто поумнее и посильнее, держит на расстоянии. Вот и жди от него чего-либо путного».
Говоря о людях «посильнее» и «поумнее», мой гостеприимный хозяин наверняка имел в виду самого себя. В нем буквально клокотала обида: столько сделал для подготовки «дворцового переворота», а в результате черная неблагодарность! По ходу тирады он вдруг промолвил: «Никита (именно «Никита», а не «Хрущ»!) сам виноват. Он же получил сигнал о затеваемых против него кознях! Незадолго до своего отъезда в Пицунду, на одном из заседаний, когда остались лишь члены Президиума ЦК, он знаешь, что сказал? «Что-то вы, друзья, против меня затеваете. Смотрите, в случае чего разбросаю, как щенят». По словам Игнатова, многих из присутствующих это повергло в полушоковое состояние. Придя в себя, «друзья» чуть ли не хором стали клясться, что ни у кого из них и в помыслах ничего подобного не было и быть не могло. Тем не менее Хрущев, обращаясь к Микояну, проговорил: «Давай-ка, Анастас Иванович, займись этим делом, постарайся выяснить, что это за мышиная возня».
«Микоян, — продолжал Игнатов, — не проявил особой прыти в раскручивании этой истории… Конечно же, Хрущева сильно подвела его самоуверенность. Мужик он, безусловно, дюже башковитый, а тут промашку дал. Иначе Брежнев и его компания потерпели бы крах».
Самое поразительное и непостижимое в этом разговоре, навсегда врезавшемся в мою память, было то, что Игнатов говорил о случившемся как бы со стороны, будто начисто забыв, что сам являлся одним из главных действующих лиц той драмы.
Судьба самого Игнатова во многом драматична и поучительна. Это была личность самобытная, незаурядная. В прошлом участник гражданской войны, чекист, оказавшись волею судеб в Ленинграде, Игнатов в короткий срок, несмотря на то, что имел всего лишь низшее образование (сам он говорил, что окончил ЦПШ, то есть церковноприходскую школу), проявил себя как прирожденный лидер и был выдвинут на руководящую партийную работу. Сначала работал парторгом ЦК ВКП(б) на фабрике «Гознак», а затем первым секретарем одного из райкомов Ленинграда. В 1937 году его направили вторым секретарем Куйбышевского обкома, и произошло это вскоре после того, как первым секретарем того же обкома был назначен или избран (что по тогдашним временам не имело никакой разницы) Павел Петрович Постышев, к тому времени уже очередной «штрафник». Спустя короткое время Постышев был расстрелян, и первым секретарем обкома стал Игнатов. На этом высоком посту он развернулся вовсю. Зная свою слабинку по части сельского хозяйства, Игнатов засел за книги. Часто советовался со специалистами, как будто предчувствуя, что именно из-за сельского хозяйства потеряет он свой высокий пост. А случилось вот что. Выпало слишком дождливое лето, и под явной угрозой оказался выращенный с таким трудом урожай зерновых. Будучи по натуре человеком смелым, решительным и инициативным, Игнатов принимает единственно возможный в тех условиях шаг: он приказал выдавать треть урожая участникам уборки, и мера эта помогла — урожай спасли. Однако то, что было сделано, не укладывалось в тогдашние каноны и рамки, вызвало гнев Сталина, который срочно направил в область А. И. Микояна с поручением расследовать «ЧП». Расследовать-то, собственно, было нечего, «проступок» Игнатова был очевиден, и его с треском сняли с работы. На состоявшейся вскоре XVIII партийной конференции он был выведен из состава ЦК ВКП(б). Казалось, что его карьера, начавшаяся так удачно, закончилась бесславно, но Игнатов был не из тех, кто опускает в подобных случаях руки и покорно смиряется перед ударами судьбы. Ему предложили должность заместителя председателя облисполкома, но он упросил оставить его на партийной работе, дать ему хоть какой-то пост. Очевидно, полагал, что таким путем сможет при благоприятном стечении обстоятельств снова подняться вверх. Так оно, собственно говоря, и вышло. В 1940 году, оказавшись на Орловщине, он за короткое время прошел путь от заведующего отраслевым отделом до первого секретаря обкома. Потом стал первым секретарем Краснодарского крайкома, а после XIX съезда партии членом Президиума, секретарем ЦК КПСС. В дальнейшем — второй секретарь Ленинградского обкома и одновременно первый секретарь горкома, первый секретарь Воронежского и Горьковского обкомов…
