Ознакомительная версия.
На карте рисованные изображения многих памятных мест. До этого я путешествовал по Парижу в воображении по плану, который подарил мне бортинженер первого советско-французского полета Александр Иванченков. На нем аккуратными красными крестиками отмечались места, где он побывал. Пантеон, Обсерватория, кладбище Монпарнас, институт Пастера, вокзал Сен-Лазар, Монмартр, Дом инвалидов, Клуни, ратуша, Пер-Лашез, Елисейский дворец, Сен-Жермен-де-Пре, арки Сен-Дени и Сен-Мартен, улица Жанны д'Арк. Вернувшись, он жалел, что не успел еще многое посмотреть. Официальные мероприятия отнимали массу времени.
С бортинженером первого советско-французского полета мы собирались написать о полете книгу. Я посчитал и придумал название «Миллион лье вокруг Земли», но все описанное мной – были аргументы и факты, не освещенные собственным присутствием и годившиеся, ну разве что, только на то, чтобы аранжировать непосредственный разговор.
Самолет идет на снижение. В иллюминаторах на виражах сначала общим, а потом и крупным планом идиллическая картина: черепичные крыши среди разноцветных, напоенных краской полей. Чувствую себя лягушкой-путешественницей, до сих пор не покидавшей родимого болота и вдруг с высоты птичьего полёта увидевшей мир.
Автобус медленно втискивается (не подберешь иного слова) в узкую улочку Ожеро. Машины выстроились на ночь вдоль тротуара, оставив узкую проезжую полосу. Стоят они подозрительно близко, словно способны выехать боком. Потом мы не раз наблюдали парковку – «туда-сюда» и поражались терпению и сноровке водителей.
Автобус наш удивительный: дымчатого цвета, с перепадом по высоте; он не велик и не мал; с отлетающей в сторону дверью. Теперь он упорно втягивается в уличный коридор к малозаметному подъезду гостиницы «Лондр» – «Лондон».
Мы прилетели к вечеру. Прямо из самолета по коридору-хоботу мы угодили в цокольную часть аэропорта Шарль де Голль. Плоская лента металлического эскалатора нырнула в темный тоннель, и на огромных подвешенных как елочные игрушки шарах вспыхнули яркие рекламные картины. Что это? Изображения, казалось, проступают изнутри. Только обернувшись видишь лучи проекторов в шарах с обратной стороны, экранами для которых шары следующие. С такими несложными «новинками» мы позже встречались не раз, но эта была первая.
Затем, постепенно привыкая, ты всюду ждешь нового. Шершавые стены тоннеля выглядят декоративными. Я к ним доверчиво протянул руку и ободрал пальцы. Так и появился из тоннеля на свет, слизывая кровь. В аэропорту запомнилось ещё пересечение круглого внутреннего колодца по прозрачному пеналу – желобу. Рядом в подобных прозрачных желобах плоские металлические эскалаторы тянули в разные стороны прибывших и улетающих.
По дороге с аэродрома сначала недоумеваешь: где же Париж? По сторонам проносятся однообразные складские помещения, предприятия, парижские «черёмушки», и хотя в сравнении с нашими они способны дать сто очков вперед, но ты-то ждешь иного и несколько разочарован, но это только парижский рабочий вход.
И открываются улицы – каменное очарование, где индивидуален и красив каждый встреченный дом, но все они сливаются в потрясающий ансамбль, и нет слов. Парадные большие улицы, и улицы поменьше, и вот, наконец, наша маленькая Ожеро.
Оставив в номере вещи и наскоро ополоснув руки и лица, торопимся из гостиницы. Стемнело, горят фонари. Сворачиваем раз, ещё раз и вдруг – невероятно, но факт – перед самым нашим носом, всего-то в сотнях метров от нас, из-за высоких ближайших домов открылась светящаяся Эйфелева башня.
Идем вдоль газонов Марсова поля. В желтом свете фонарей гоняют мяч по траве молодые французские парни, а башня вся светится перед нами. Целых пять лет реставраторы готовили ей сверкающее вечернее платье. И вот с наступлением Нового, 1986 года зажегся новый наряд «пастушки облаков». Голосом Катрин Денёв – Марианны образца 86 года – разлетелись с башни поздравления на тридцати языках. И теперь вечерами башня – словно из раскаленного металла. Она выглядит так, словно успела чуть остыть, и через потемневший «налет» проступает её золотое сияние.
У ног-опор её основания – толпы туристов. Фотографируются чаще у памятника – бюста инженеру Эйфелю. Снизу, под башней, кажется, что она всеобъемлюща и охватывает тебя. Ввысь по наклонным плоскостям, словно в иное измерение, уносятся желтые лифты. Они увозят не только туристов. Башня, увы, бьет рекорды по количеству самоубийц, но чтобы отправиться вверх, нужно оплатить последний проезд.
Говоря техническим языком, башня – КГК, крупногабаритная конструкция, но прошлого века. Видовая площадка «Салютов» и станции «Мир» в тысячу раз выше. Люди селили богов на небе, полагая, что их неземное положение само по себе уже сулит им бездну могущества. Наступило время реальных внеземных сооружений, и мы по этому поводу здесь, и не с пустыми руками, а с опытом сооружения надоблачных конструкций.
С далеких времен человечество утверждало себя крупными сооружениями. Мегалиты и кромлехи, пирамиды и зиккураты, знаменитые семь чудес света, современные высотные дома Манхэттена и Дефанса, а теперь космические КГК.
Через Сену идем по другому наземному крупногабаритному сооружению – Иенскому мосту. Мосты близки космическим конструкциям, особенно висячие, и мостик, сплетенный из лиан в джунглях Берега Слоновой Кости или подвешенный в ущелье Катманду, пожалуй, их более близкий родственник, чем самые современные конструкции из стали и стекла.
Перед нами Триумфальная арка. Сюда, на бывшую площадь Звезды, выходит дюжина улиц: сверкающие Елисейские поля и темноватое авеню Фоша. Везет нам на французских военных. Наш «Лондон» на улице Ожеро, в другие приезды нас будут селить на улице Камбронна, а от посольства вблизи Булонского леса мы будем ходить пешком по улице Фердинанда Фоша.
Чем объяснить любовь французов к военным? Тихая мирная Ожеро. Её назвали в честь Пьера Франсуа Шарля Ожеро, прошедшего путь от сына лакея до маршала Франции. В отечественных энциклопедических справочниках в его биографии присутствует компрометирующая черта – «выделялся своим стяжательством и грабежом оккупированных областей».
Генерал Пьер Камбронн при Ватерлоо командовал гвардией. Считалось, что ему принадлежат крылатые слова: «гвардия умирает, но не сдаётся». Правда, Новый (начала нашего века) энциклопедический словарь под редакцией почетного академика К. К. Арсеньева лишил Камбронна авторства знаменитого изречения.
Маршал Фош отличился в первую мировую войну, но запятнал себя организацией интервенции в молодую Советскую Россию. В Париже много памятников военным, воплотивших мемориальную любовь к своим защитникам и завоевателям.
Ознакомительная версия.
