Удивился Кутай:
— Зачем же молился так долго?
Опять упал ниц Аянгул:
— Еще слово хочу сказать тебе, могучий Кутай.
— Говори.
— Молился я еще, Кутай, за людей, за их грехи, за их беззакония тяжкие.
Покачал головой Кутай:
— Напрасно молился, Аянгул. Мало у людей грехов, да если и делают какие по незнанию, по неразумию своему. Поживи ты с ними, тяжело им жить. И ты согрешишь. А грехи их я все давно простил. Ступай к людям, Аянгул, холодно на горе Тау.
Рассердился Аянгул. Плюнул:
— Сколько лет молился, борода в землю врасла, ноги мхом покрылись, — и все напрасно. Не Кутай ты, а злой дух Ону! Уходи!..
Тогда поднял Кутай Аянгула над землей. Сказал:
— Смотри!
И увидал Аянгул то, что говорил ему Кутай.
Заплакал.
Сказал:
— Велик грех мой — не поверил Кутаю. Прости.
Сказал старый и хитрый бог-Кутай:
— Прощаю. Иди к людям и скажи: Кутай верит вам. Когда-нибудь упадет скорлупа и можно будет увидеть чистый и вкусный плод.
VIII
КОГДА РАСЦВЕТАЕТ СОСНА
Летел над Черными горами дух Ону-злой дух. Конь у него сизый, седло из серого камня, а подпруга из желтой кожи.
Ладно.
Видит дым густой над тайгой стоит. Гарью пахнет.
Старая ведьма Кучича обед себе варит.
Ону говорит:
— Жарко, поди, Кучича? Почто небо коптишь, нет разве тебе зеленой пищи?
Кучича длинным языком нос облизывает. Отвечает:
— Говорят люди про добро. Не знаю я — что за добро такое. Вот поймала праведного человека, изжарю, съем. Может, тогда пойму.
Любопытно Ону — как человека есть будут.
— Может, мне поесть дашь? — спрашивает.
Ладно.
В ту-пору расцветала сосна. Пахучая, добрая, смолой обливаясь, шепчет:
— Ишь, что боги делают. Разве можно людей есть? Не надо.
— Молчи! — затопал ногами Ону, закричал, бородой затрес: — Богам будешь указывать?
Сосна ветками зашелестила:
— Я разве указываю? Боги — они умные, их учить нельзя.
И пахнула цветистым духом.
Вот и варят человека, дров не жалеют.
— Скоро готов будет!
Подскочил от нетерпения на коне Ону:
— Поедим! Люблю я мясо.
— Мясо — хорошая пища, — согласилась Кучича и брюхо погладила.
Зашумела сосна:
— И-ишь… и-ишь…
Дальше шум ее пошел. По вершинам, дальше. По горам, по горам, к самому старому богу-Кутаю.
— И-ишь… и-ишь… боги человека варят… и-ишь…
Услышал старый бог Кутай, спрашивает:
— Что там делается?
Говорит сосна:
— Праздник у меня, а бог-Ону да Кучича на моих ветках человека варят.
— Тоже придумают, — сказал Кутай, бешмет на плечи надернул, полетел к Черным горам.
Говорит Кутай:
— Чего вы?
Бог-Ону ногу в стремя вставил (напугался!). Говорит:
— Это Кучича. Я тут за порядком смотрю. Она это.
Осердился старый бог-Кутай, плеткой на Ону замахнулся:
— Я тебя!
Бог Ону зубы оскалил, отпрыгнул:
— Ты не больно-то!..
— Убирайся! — сказал Кутай и плетью Ону ударил.
В смрадном дыме скрылся Ону.
Схватил Кутай Кучичу за шею, в болото швырнул. Круги пошли. Утонула.
— На! Злая!
Говорит Кутай:
— Надумают, ведь. Добро захотели узнать? Я человека-то сам сотворил и то не могу понять, откуда у его добро-то появилось. Да-а…
Пошел отдыхать Кутай — всем богам бог — на свой трон, на облаке в тени березы с золотыми листьями.
Вот поэтому-то, когда расцветает сосна — из болот зловонные пузыри выходят — Кучича сердится.
Да вихри над тайгой проносятся — черные, злые вихри — дух Ону сердится.
Это когда расцветает сосна, пахучая, добрая, смолой обливаясь.