По пути в Ричмонд По хотел побывать в Филадельфии, однако ему помешала старая болезнь. Он вновь запил. На железнодорожной станции он потерял саквояж с двумя лекциями, которые должен был прочитать в Ричмонде. Это был плохой знак. Следующие несколько дней застилает для нас туман. Неделю спустя По написал Марии Клемм истерическое письмо из Филадельфии о том, что его «однажды здесь забрали в тюрьму за то, что был пьян, но больше я не пил. Я думал о Вирджинии». Лишь одно настораживает нас в этом признании: тюремные документы не подтверждают того, что он был заключен в тюрьму. Более реальное объяснение может состоять в том, что По уже тогда был подвержен приступам бредовой горячки и галлюцинациям.
Так, на другой день после предполагаемого ареста По навестил своего давнего знакомого, гравера и издателя Джона Сартейна. Выглядел он «бледным, изможденным, и в глазах у него читался ужас». Он стал умолять Сартейна спрятать его, пояснив, что какие-то люди собираются его убить. Потом, будучи в ужасном состоянии, По заговорил о самоубийстве и попросил у Сартейна бритву. Мол, ему надо сбрить усы, чтобы сбить со следа преследователей. Сартейн отрезал ему усы с помощью ножниц. (Не исключено, что Сартейну изменила память. Когда По приехал в Ричмонд впоследствии, усы были на месте.)
В тот же вечер они отправились, как вспоминал Сартейн, на прогулку к водопроводной станции на Скулкил-ривер и по глупости поднялись по лестнице к резервуару. Тогда-то По и признался в видениях, или галлюцинациях, преследовавших его в Филадельфийской тюрьме. В частности, он видел искалеченную Марию Клемм. Его стали «бить судороги», и Сартейну пришлось прийти ему на помощь и поддерживать его во время крутого спуска.
Несколько ночей По оставался у своего покровителя, после чего настолько оправился, что смог покинуть его дом, полагаясь только на свои силы. Вернувшись, он признался, что его недавние видения были «результатом его собственного растревоженного воображения». Вероятно, Сартейн и сам пришел к такому же выводу. Несколько дней спустя По написал письмо Марии Клемм, жалуясь на то, что «сильно болел»: «У меня была либо холера, либо какие-то иные, но столь же жестокие спазмы». Он попросил ее выехать к нему незамедлительно, как только она получит письмо, мрачно предупреждая, что «только смерть может нас разлучить, и не надо разубеждать меня сейчас; я должен умереть». Письмо он отправил Саре Энн Льюис в Бруклин, однако миссис Льюис поступила мудро, не передав его Марии Клемм, хотя Мария Клемм тем временем весьма сокрушалась и беспокоилась о бедном Эдди.
По все еще болел и не имел денег. Когда он зашел к знакомому журналисту Джорджу Липпарду в Филадельфии, на нем был один ботинок. У него совсем не осталось денег, и он голодал. По сказал, что у него нет друзей, предусмотрительно забыв о Сартейне. Липпард быстро собрал некоторую сумму у симпатизировавших По местных издателей, и По наконец-то смог выехать в Ричмонд.
На вокзале он нашел свой саквояж, однако, к его неудовольствию, открытым и без лекций. Непонятно, что за вор мог заинтересоваться учеными изысканиями По касательно состояния американской поэзии.
Направлялся По в Ричмонд, однако прибыл он туда намного позднее, чем намечал. Приключение в Филадельфии стало для него кошмарным мучением, вызванным, как он говорил, «mania-a-potu», или тягой к спиртному. Это был первый знак того, что По отлично понимал природу своего состояния. Последовательность событий в Филадельфии не совсем ясна, не стоит доверять полностью позднейшим воспоминаниям Сартейна и Липпарда. В рассказах По всегда есть место для мифотворчества. Несомненно одно, По был в критическом состоянии. Липпард впоследствии вспоминал, что, когда По уезжал из Филадельфии, «в его голосе, лице и поведении было Нечто, говорившее о том, что его беспокойная и странная жизнь подходит к концу». Легко судить задним числом.
Как только По добрался до Ричмонда, он написал письмо Марии Клемм, объяснив ей, что «в последние недели ваш бедный Эдди насилу мог передохнуть от ужасных мучений». В конце письма он прибавил: «Моя одежда в ужасном состоянии, и я совершенно болен». Пятью днями позже он как будто оправился. Ему стало лучше, и он сообщил Марии Клемм: «Все еще может наладиться. Я приложу к этому всю свою энергию». По обладал редким умением собираться с силами и быстро восстанавливаться — хотя, может быть, столь резкой переменой настроения (и физического состояния) мы обязаны лишь его воображению, а не реальности. Поселившись в таверне «Лебедь», По стал наносить визиты друзьям и знакомым. Он возобновил общение со своей сестрой Розали, с которой довольно давно не виделся. И начал зарабатывать деньги, читая лекции. Вне всяких сомнений, он продолжал быть личностью известной. «Мистер По — уроженец нашего города, и он вырос среди нас… — писала одна из газет. — Теперь он вновь здесь, у него репутация известного писателя, и он имеет право на наше внимание». В августе По доложил Марии Клемм: «Меня еще никогда не принимали так восторженно».
Есть несколько описаний того, как По проводил время в Ричмонде, причем описаний противоположного свойства. Одному из современников По показался тогда «неизменно веселым и довольно часто в игривом настроении». Другой замечает, что рот его говорит «о твердости, но также и о раздражительности и презрении к окружающим». В целом, когда он был трезв, то казался любезным и даже сердечным, правда улыбался он редко и производил впечатление человека крайне сдержанного. «В интонациях его речи проскальзывала грусть». А временами он давал волю своей старой привычке. Однажды он так перепил, что друзьям пришлось за ним ухаживать. Один из ричмондцев сообщает, что в течение нескольких дней «его жизнь была в страшной опасности», и, по мнению врачей, еще один такой приступ мог оказаться смертельным. Кажется, По ответил: «Если бы люди не искушали меня, я бы не срывался». В тех обстоятельствах это был не самый обнадеживающий ответ. Наведывался он и в редакцию «Ричмонд экзэминер», где запасы горячительного вполне могли увести его с праведного пути. В Ричмонде любимым напитком в то время был мятный джулеп.
Однако, несмотря ни на что, По еще был достаточно крепким, чтобы возобновить ухаживания за Эльмирой Шелтон. Он несколько раз приезжал к ней, а летом распространился слух об их помолвке. Один современник записал позднее, что «дама была богатой и красивой вдовой, давней пассией По». Однако дорога истинной любви подчас бывает тернистой. Двое детей миссис Шелтон противились ее браку, да и ее покойный муж завещал ей состояние на условии, что она больше не выйдет замуж. Кстати, и намерения По не были абсолютно чисты. В письме Марии Клемм он предлагал ей покинуть Фордхем и переехать в Ричмонд. И еще писал, что хотел бы «жить недалеко от Энни… Ничего не говорите мне об Энни — я ничего не хочу слышать — разве что вы уведомите меня о смерти мистера Р.» С одной стороны наметившаяся помолвка с Эльмирой Шелтон, с другой — нежные чувства к другой женщине. Тремя неделями позднее По вроде бы стал склоняться к миссис Шелтон. «Я полагаю, она любит меня больше, чем кто-либо другой, — писал он Марии Клемм. — И я не могу не отвечать ей любовью. Но пока еще ничего неясно».
Через четыре дня, то есть 22 сентября, обозначилась четкая перспектива помолвки. В тот же день Эльмира Шелтон написала Марии Клемм: «Я совершенно готова полюбить вас и искренне надеюсь, что и вы испытываете ко мне подобные чувства». Она уверяла Марию Клемм в том, что По «трезв, воздержан, добродетелен и очень любим». Итак, По приложил определенные усилия, чтобы новая возлюбленная поверила ему. В тот же день, как известно, он присоединился к местному обществу трезвости.
Двумя днями позже его пригласили прочитать лекцию «Поэтический принцип», и миссис Шелтон заранее заняла место в первом ряду. Один из современников оставил ее описание: «Правильные черты, высокий лоб, холодное выражение лица… благоразумная, практичная женщина, полная противоположность поэтическому идеалу». Так оно и было. Позднее, в ответ на расспросы о ее якобы помолвке миссис Шелтон говорила, что «не была помолвлена с По, когда он был тут, хотя многие так думали, но я полагаю, что не вышла бы за него замуж ни при каких обстоятельствах». Как во всем, что касается По, эта история тоже запутанная и вряд ли когда-нибудь будет распутана.
Была еще одна задача, которую По предстояло выполнить. Фабрикант из Филадельфии, некий Джон Лауд, предложил писателю сто долларов за то, чтобы тот отредактировал томик стихотворений его жены. По этому поводу По написал Марии Клемм: «Конечно же, я принял его предложение». Итак, По планировал покинуть Ричмонд на некоторое время, чтобы выполнить выгодный и, без сомнения, довольно трудоемкий заказ. Он подсчитал, что вся работа займет у него три дня. А еще он хотел поехать в Нью-Йорк, чтобы подготовиться к изданию нового литературного журнала.
