Связующей нитью между технологией распознавания речи и криптографией стала теория информации. И в самом деле, она возникла отчасти из-за желания правительств взломать коды противников во время Второй мировой. На финансовых рынках криптографы пытаются распознать скрытые модели, которые могут вновь появиться в будущем.
Может быть, Medallion больше оттачивает свои модели, чем кажется на первый взгляд. Один человек, связанный с фондом, сказал мне, что они подстраивают модели под условия рынка гораздо чаще, чем большинство квантов. Изменения основываются на сложных рыночных сигналах, распознаваемых мощнейшими компьютерами фонда. Огромная скорость торговых операций и большое количество рынков, на которых работает Medallion, дают фонду много возможностей сдвигать фокус своей деятельности. Большинству узкоспециальных фондов, созданных квантами, об этом можно только мечтать.
Пожалуй, мало кто был так поражен двадцатилетним забегом фонда, как сам Саймонс. На протяжении 1990-х сотрудники Renaissance морально готовились к тому, что их невероятному успеху придет конец. Невозможно же постоянно выигрывать в лотерею! В 1992 году руководство собралось на встречу, чтобы обсудить перспективы на следующие десять лет. Большинство предполагало через десять лет сменить род деятельности. Все знали любимую присказку Саймонса: не стоит зарекаться.
Параноидальный страх Саймонса, что кто-то из сотрудников мог уйти из фонда и унести с собой рецепт его волшебного эликсирa, был так велик, что он был готов сделать все, чтобы похоронить карьеру изменников. В декабре 2003 года Renaissance подал в суд[76] на двоих сотрудников, Александра Белопольского и Павла Вольфбейна, которые перешли в гигантский нью-йоркский хедж-фонд Millennium Partners. Двух бывших физиков из MIT обвинили в незаконном присвоении коммерческой тайны. Вольфбейн направил ответный иск против Renaissance, обвинив фонд в том, что ему как сотруднику приходилось разрабатывать методы «обмана инвесторов, пользующихся портфельной системой для институционального трейдинга, или POSIT». Имелся в виду скрытый пул ликвидности — по сути электронный рынок, тайно оперирующий заказами на покупку и продажу акций. Вольфбейн сказал, что ему были выданы инструкции создать код, «открывающий информацию, которую POSIT должен был хранить как конфиденциальную» (см. статью в Bloomberg), и что он в числе нескольких других коллег отказался участвовать в этой схеме, потому что это было противозаконно. В иске также упоминались сомнительные сделки по свопам, которые он, не вдаваясь в детали, охарактеризовал как «крупное мошенничество».
Из этих взаимных обвинений так ничего и не вышло, и стороны впоследствии заключили мировое соглашение. И все же сотрудники Renaissance поняли намек.
Знающие люди говорят, что давление в Renaissance может быть огромным, а гонка за успехом — жестокой.
Один из математиков фонда пал жертвой этого давления 1 марта 2006 года. Тогда в небольшом городке Порт-Джефферсон на Лонг-Айленде Александр Асташкевич, 37-летний выпускник MIT, работавший в Renaissance, застрелил свою жену, с которой к тому моменту разошелся, а потом застрелился сам. У них остался 6-летний сын Артур.
Возможно, именно из-за такого давления Саймонс выкуривал по три пачки сигарет в день. Однажды Паттерсон зашел к нему в офис, чтобы обсудить какой-то вопрос управления. Через какое-то время он заметил, что Саймонс, выдыхавший в сторону дым своей сигареты, вовсе его не слушает. Он был полностью поглощен мерцающими цифрами на своем мониторе: они показывали огромные потери Medallion. Хотя фонд вроде бы всегда оправлялся после таких неизбежных падений и впоследствии прибыли только увеличивались, все равно они были большой проблемой для Саймонса. Роберт Фрей, покинувший Renaissance в 2004 году, признался: одной из основных причин его ухода стало то, что он не мог больше терпеть эту изнурительную ежедневную волатильность. Невероятный успех всегда казался эфемерным. Казалось, что однажды волшебство закончится, джинн спрячется назад в бутылку. Как будто Истина могла в одночасье перестать быть Истиной.
В минуты отдыха от разработки самых успешных трейдинговых программ в мире банда богатых квантов Renaissance расслаблялась в фешенебельных окрестностях Ист-Сетокета и Порт-Джефферсона. Саймонс и Лауфер, «руководители исследовательских подразделений» фонда, владели роскошными особняками у пролива Лонг-Айленд Саунд, буквально в паре минут езды от штаб-квартиры компании.
Саймонс обожал вывозить сотрудников на прогулки на своей огромной яхте или летать вместе с ними на эксклюзивные курорты, например Atlantis на Багамах.
Кванты-конкуренты, вроде Питера Мюллера и Клиффа Эснесса, тем временем с благоговением следили за оглушительным успехом Medallion. Никто не имел ни малейшего представления, как Саймонсу это удавалось. Что бы ни творилось на рынке, Medallion получал миллиардные прибыли. Многие задавались вопросом: уж не нашли ли Саймонс и его команда квантов-отшельников в лесах Лонг-Айленда святой Грааль, философский камень — таинственную Истину финансовых рынков? «Похоже на то», — думали они с завистью. Наверное, Саймонс и вправду взломал этот код.
А Саймонс упорно молчал.
В конце 1990-х Кен Гриффин занимался свопингом конвертируемых облигаций в одном из чикагских небоскребов. Джим Саймонс строил свою квантовую империю в Ист-Сетокете. Боаз Вайнштейн не спускал глаз с мониторов компьютера, торгуя деривативами для Deutsche Bank. Питер Мюллер торговал акциями в Morgan Stanley. Клифф Эснесс измерял стоимость и инерцию в AQR.
Все они зарабатывали столько денег, сколько им раньше и не снилось.
И каждый из них помогал создать огромную электронную сеть — цифровую компьютеризированную систему торговли деньгами, — которая перемещала миллиарды долларов по всему миру за одно мгновение, одним кликом мыши.
У системы не было имени. Но она стала одним из самых революционных технических достижений современности. Она огромна, ее осьминожьи щупальца способны дотянуться до самых дальних уголков цивилизации. И все же она практически невидима. Назовем ее Денежной сетью.
Такие инноваторы, как Эд Торп, Фишер Блэк, Роберт Мертон, Барр Розенберг и многие другие, были первыми ее архитекторами. Они создавали компьютеризированные трейдинговые стратегии, которые помогали делать деньги на рынках по всему миру: от Багдада до Бомбея, от Шанхая до Сингапура. Майкл Блумберг, бывший торговец акциями в Salomon Brothers, а ныне мэр Нью-Йорка, создал машину, которая позволяла пользователям за считаные секунды получить данные практически по каждой ценной бумаге в мире, а своего создателя сделала миллиардером.
Фондовый рынок NASDAQ, где транзакции осуществлялись только в электронном виде (полная противоположность нерасторопным людям на Нью-Йоркской фондовой бирже), облегчил процесс покупки и продажи акций по всему миру и снизил его стоимость. Вся мировая финансовая система оказалась встроенной в электронную матрицу невероятной сложности.
Деньги стали цифровыми.
И мало кому удалось извлечь из этого большую выгоду, чем флоридскому вундеркинду Кену Гриффину.
Оплот Гриффина,[77] Citadel Investment Group, начал торговлю 1 ноября 1990 года с 4,6 миллиона в управлении.
Как и Princeton/Newport Partners, фонд использовал математические модели для распознавания на теневом рынке сделок по конвертируемым облигациям.
За первый год работы Citadel заработал невероятные 43 %. На следующий год он получил 41 %, а еще через год — 24 % прибыли.
Одна из первых сделок Citadel,[78] привлекшая к себе внимание обитателей Уолл-стрит, была связана с поставщиком домашних электронных устройств сигнализации под названием ADT Security Services. Компания выпустила конвертируемые облигации, содержавшие условие, что если держатель переведет облигации в акции, то в следующий раз ему не выплатят дивиденды.
Это означало, что облигации продавались с небольшой скидкой относительно их конверсионной стоимости.
Гриффин и его небольшая исследовательская команда вычислили, что в Великобритании дивиденды по сути были не дивидендами, а «бонусной эмиссией» — то есть покупатель облигаций свои дивиденды получил бы. Иными словами, облигации стоили дешевле, чем должны были.
Citadel сразу же купил столько этих облигаций, сколько смог. Это была сделка, которую большинство крупных игроков рынка пропустило. Она позволила фонду Citadel продемонстрировать свою прекрасную форму.
К тому времени Гриффин, все еще выглядящий как мальчишка гений двадцати с небольшим лет от роду, запросто жонглировал почти 200 миллионами долларов в компании еще шестидесяти человек, работавших на него на скромных 900 квадратных метрах их офиса в Чикаго-Луп.
А потом он потерял деньги. Много. В 1994 году Алан Гринспен и Федеральный резервный фонд шокировали рынок неожиданным увеличением процентной ставки. У рынка конвертируемых облигаций, чувствительных к процентной ставке, почва ушла из-под ног. Фонд Citadel упал на 4,3 %, а его капитал сократился до 120 миллионов долларов (это отчасти было связано с тем, что испуганные инвесторы поспешили забрать свои деньги). До 2008 года это был единственный год, когда Kensington, основа Citadel, потерял деньги.
