Командный пункт отряда находился в восьмистах метрах позади, в глиняном карьере, где стоял единственный в селе дом с железной крышей - школа или сельсовет. Тут же были поставлены и четыре отрядные автомашины. Начальник связи комендатуры лейтенант Леонид Пономаренко провел от КП отряда телефонную линию. Затем в подсолнухах связисты отрыли небольшой котлован для командного пункта старшего политрука Коровушкина, принявшего после ранения капитана Гладких командование нашей комендатурой.
Мы занимались своими делами, когда из хаты вышли Дмитрий Ефимович Павленко, его жена, дочь и малолетние сыновья.
- Окапываетесь? - произнес старший Павленко и вздохнул.
- Приказано, - отозвался я, понимая, что наш приход не сулил ничего хорошего.
- Отступаете, стало быть, - вновь с укором произнес Дмитрий Ефимович и положил руку на плечо младшего сына.
- Отходим по приказу.
- Вы не обижайтесь, я ведь старый солдат, воевал в империалистическую, был ранен, на всю жизнь остался инвалидом. Понимаю, что такое война. Думал, может, беда минует нас, а вон нет, докатилась и сюда...
Утешить Павленко нам было нечем, и он ушел в дом. Остались его сыновья. С присущим детям любопытством они стали проворно лазать по садовым зарослям то к одному, то к другому бойцу. Мальчишки просили дать им гильзу или патрон, разрешить подержать оружие, щелкнуть затвором. Кто-то попросил их принести воды, и они наперегонки бросились к колодцу. Набрав ведро и взяв дома кружку, ребята обходили пограничников, предлагая напиться.
Опять появился старший Павленко. Сыновья стали помогать ему выносить из хаты домашнюю утварь в стоявший неподалеку небольшой погреб. Ребятишки бегали проворно. Новое дело увлекло их, хотя вряд ли они хорошо понимали, зачем отец заставляет их таскать из дому вещи и посуду.
Пограничники продолжали рыть окопы. А по улице проходило стадо. Звенели колокольчики, лениво мычали коровы. Казалось, ничто не предвещало беды. Подошел Скляр, и мы уселись на скамейку возле павленковского дома, наслаждаясь этой обыденной деревенской картиной. Наблюдая, как бойцы штыками и лопатами оборудуют позиции, мы заговорили о событиях последнего времени.
Уже середина июля, почти месяц, как началась война, а мы все идем в глубь страны, и нашему отходу пока не видно конца. Немцы прут и прут, хотя мы пытаемся задержать их на доверенных нам рубежах.
Максим вгорячах сказал:
- Все, Михаил, вроде бы ничего, могут наши люди драться с врагом, еще как могут, только вот боевой техники у нас маловато. Ведь от самой границы мы только раз и видели свои самолеты.
- Видно, берегут технику до поры до времени, - отозвался я и стал рассказывать Скляру, как в 1938 и 1939 годах видел парады на Красной площади. Это было, когда я приезжал в краткосрочный отпуск в Москву на праздники из пограничного училища. Моя сестра работала в Московском городском комитете партии, и ей удавалось доставать для меня пропуск на Красную площадь. Припомнил, как на гнедом скакуне из ворот Спасской башни выезжал нарком обороны К. Е. Ворошилов, как звучали фанфары и начинался парад. Стройными рядами проходили пехотинцы, лихо гарцевали кавалеристы, громыхали пулеметные тачанки, тягачи тянули артиллерию, проносились легкие танки, а потом с грохотом вываливались на площадь и тяжелые стальные громадины. Все было торжественно и величаво.
- Дай срок, Максим, - закончил я, - будет у нас и боевой техники вдосталь, и немцы покатятся назад, и мы вышвырнем их с нашей земли, как сделали это в бою у границы.
- Как хотелось бы это видеть скорей, - вздохнул Максим. - Я ведь хорошо, Михаил, понимаю, что фашисты заставили работать на себя промышленность почти всех стран Европы, а мы одни. Гитлеровцы начали внезапно, и их первоначальное преимущество понятно. Я и сам видел все, о чем ты говорил, и верю: настанет день, и мы заставим фашистов убраться восвояси. Только бы знать, когда этот день, наконец, придет...
Вечерело. Затихало село. К дому Павленко, оказавшемуся в центре обороны, стали подходить начальники застав и политруки. Вскоре появился майор Врублевский. Все вошли в хату. Хозяин зажег керосиновую лампу без стекла и покинул нас. Сев за стол, Врублевский развернул потертую на сгибах карту и долго смотрел на нее, собираясь с мыслями.
- Ночью надо выслать разведку, - сказал он глуховато, - посмотреть, что делается вокруг. С разведчиками пойдет командир комендантского взвода лейтенант Селецкий. Боевое охранение выставить от каждой заставы. С рассветом продолжать оборонительные работы.
Врублевский умолк, закрыл глаза. До сих пор помню, как устало выглядел тогда начальник штаба. Из-за черной бороды лицо его казалось бледно-желтым, под глазами залегли темные круги. Он облокотился на стол и задремал. Это продолжалось несколько минут. Потом, выходя из оцепенения, Врублевский сказал:
- А теперь отдыхать, товарищи.
И ушел на командный пункт.
Мы продолжали сидеть в раздумье. Тускло мерцал, чадя, не прикрытый стеклом слабый огонек лампы. В горнице стоял полумрак. Неожиданно с северо-востока послышался тяжелый рокот. Кто-то выглянул за дверь.
- Что там?
- Бомбят Фастов.
Вскоре глухие взрывы донеслись и с юга. Очевидно, немецкая тяжелая артиллерия била по Белой Церкви.
- Нащупали штаб 6-го корпуса, - высказал свое мнение лейтенант Титков.
- Нащупали не нащупали, а земля от дождя разбухла, вот фрицы и жмут по дорогам. Фастов и Белую Церковь им не обойти, - возразил Эдельштейн.
Кто-то вздохнул, сказал неожиданно:
- Эх, хлопцы, сейчас бы на стол добрую миску полтавских галушек.
Последние дни мы питались прескверно, и упоминание о галушках вызвало оживление. Потом, прислушавшись к далеким раскатам, мы снова заговорили о наших нынешних делах, обстановке на фронте. Все сходились на том, что нам, видимо, предстоит тяжелое испытание. В Попельне нас было побольше, да и пулеметов мы имели около трех десятков. К тому же рядом сражались артиллеристы, три танка и подразделения 6-го полка НКВД. Теперь нас осталось не более трехсот человек, вооружение наше - два станковых и с десяток ручных пулеметов. Справа и слева своих никого.
- Вот что, друзья, - приподнялся политрук Николай Долбилов. - Что нам принесет утро, мы не знаем. Случится драться - легко село не отдадим, пусть даже немцев будет в десять раз больше. Только давайте всегда помнить друг о друге, и когда победим врага, вспомним о тех, кто не вернется с этой войны. И не оставим в беде наши семьи.
Все поддержали политрука и стали расходиться. Скляр, Аникин, Долбилов и я расположились у дома Павленко. Темное небо было усеяно зеленоватыми звездами. Мы долго сидели под вишнями, прислушиваясь к глухим раскатам, и тихонько разговаривали. Так незаметно задремали.
