Наконец с Божьей помощью нам всем удалось подняться на его борт. Было уже одиннадцать часов, мы вымокли и страшно замерзли.
Подойдя поближе к Палермо, спасатели приказали нам всем прыгать в воду: браконьеры не могли причалить к берегу. Мы снова оказались в море. Сначала пришлось немного проплыть, потом ноги коснулись дна, мы побрели по пояс в воде и наконец выбрались на берег и пошли на виллу «Иджеа», к которой «причалили» среди ночи, измученные, мокрые, несчастные. А ведь некоторые из нас уже начали было молиться вслух и давать обеты: «Господи, если ты меня спасешь…»
Лукино и все, кто оставался с ним в гостинице, тоже в отчаянии молились: нас уже объявили пропавшими без вести, и никто не знал, ни где мы, ни что с нами. Думали, что все утонули.
Тот день, пережитый ужас, молитвы и обеты остались в памяти на долгие годы.
Фильм «Фицкарральдо», Херцог и Амазония были двадцать лет спустя. История этой картины чем-то напоминает историю фильма «Однажды на Диком Западе». Режиссер Вернер Херцог пришел ко мне на виллу «Сант-Анна» в Риме, чтобы рассказать о фильме — точно так, как в свое время сделал Серджо Леоне.
Он изложил все устно, протянул руку со словами: «А это — контракт».
Я знала: Херцог — гениальный человек, что он и подтвердил в тот же день, показав несколько фотоснимков, принесенных с собой. Однако он предупредил меня со всей прямотой: «Имейте в виду, на легкую прогулку со мной рассчитывать не приходится… Это будет настоящее приключение. Подумайте хорошенько».
Я подумала и согласилась. Сказала режиссеру «да», которого очень уважала, «да» сказала и приключению, которое привлекало меня само по себе.
Вскоре я уже была в Икитос, в единственной тамошней гостинице, забитой итальянцами. Итальянцы были из тех, что увешиваются золотыми цепочками и, как я полагаю, торгуют наркотиками. На улице приходилось зажимать нос платком: повсюду валялись дохлые, разлагающиеся животные — добыча воронья.
Херцог же построил себе хижину среди деревьев: он решил, что должен жить на природе.
Всего нас было человек десять: роли другого десятка киношников взял на себя сам Херцог. Он был не только режиссером, но даже ассистентом с хлопушкой и не знаю кем еще. Кроме него и нас, актеров, помню только механика, электрика и оператора.
Денег было в обрез. Питались мы все вместе в единственном итальянском ресторанчике, где нам ради меня сделали пятидесятипроцентную скидку. Кормили, конечно, отвратительно, но выбора не было.
Помню первый день. Сидим мы все за столом: я, Мик Джеггер, Джейсон Робард и он, Херцог, который вдруг при всех начинает плакать — растрогавшись, что его мечта вот-вот претворится в жизнь. Мы не знали, что сказать: он смотрел на нас, хватал за руки и плакал…
Херцог говорил, что выбрал меня для своего фильма из почтения к моим работам у великих Мастеров и еще потому, что моя внешность удивительно подходила для его этакого солнечного персонажа. Для того чтобы подчеркнуть особую «солнечность», он требовал, чтобы я на протяжении всех съемок ходила только в белом. Многие режиссеры одевали меня в белое — начиная с Феллини в его «81/2». Подумать только! Ведь в жизни я, наоборот, почти всегда ношу черное.
Конечно, Херцог при всей его гениальности все-таки сумасшедший. Помню, как он разъезжал на своем мотоцикле-развалюхе, подлетая на нем к кинотеатру, где крутили отснятый материал.
Я же только и делала, что ходила в полицию выручать нашу труппу, а его самого особенно часто — такие фокусы он выделывал. Однажды, например, нам всем вместе надо было лететь в Майами. Самолет уже вот-вот должен был взлететь, а мои товарищи по работе (и по приключениям) опаздывали. Что же сделал Херцог? Он лег на землю перед самолетом, чтобы не дать ему подняться в воздух. В результате его, конечно, арестовали. А я стала упрашивать местную полицию выпустить режиссера и говорила: «Ну что тут поделаешь, ведь он немного не в себе…»
Под конец я осталась единственным человеком, к которому местное население относилось с доверием. Мне приходилось рано утром первой приходить на съемочную площадку: индейцы, увидев меня, успокаивались, но стоило мне уйти, как они тоже расходились. В общем, я была на съемках пленницей и мне вечно приходилось торчать на площадке в платье с пышным кружевным воротником — это при пятидесятиградусной жаре!
Мало мне было Херцога: с нами снимался Клаус Кински… Правда, ко мне он, к счастью, относился прекрасно. И потому, что очень любил Италию, где прожил много лет, и потому, что испытывал дружеские чувства к Паскуале, которого, кстати, здорово боялся. И все же… И все же однажды он ухитрился досадить и мне: мы снимали какую-то сцену при температуре 40–50 градусов выше нуля, а я, как всегда, была втиснута в платье, правда, чудесное, от которого моя собственная температура повышалась еще градусов на десять.
Приходилось ждать, когда Кински будет готов.
А он все возился с зеркальцем — так делают многие, и я их за это ненавижу, — проверяя, правильно ли поставлены юпитеры, чтобы лицо его было освещено самым выигрышным образом. Все безмолвно ждали, а он все проверял освещение.
Это продолжалось довольно долго. Наконец я, не выдержав, потихоньку удрала: забралась на одну из находившихся поблизости башен, и никто не мог меня найти.
Только обо всем догадавшийся Херцог поднялся за мной и сказал: «Клаудия, я понял… Ты права… Когда ты решишь, что готова сниматься, спустись, пожалуйста». Через некоторое время я успокоилась и спустилась. После этого случая Клаус ничего подобного больше себе не позволял.
Но на том проблемы, конечно, не кончились. Чего только не происходило на съемках этого фильма! Самолеты падали в джунгли, люди оставались среди индейцев без еды, индейцы нападали на нас с отравленными стрелами… Каждый день мы задавались вопросом: удастся ли сегодня работать?
А съемки затянулись: этот фильм требовал бесконечной доработки. Еще и потому, что вначале главные роли, кроме меня, должны были исполнять Джейсон Робард и Мик Джеггер. Но, приехав в Икитос, я поняла, что все будет не так-то просто: едва мы встретились, Джейсон обнял меня и заплакал.
Я приехала на съемки заранее вместе с сыном, просидела в Икитос дней десять. Но и этого было достаточно, чтобы понять: работа над «Фицкарральдо» — это своего рода борьба за выживание. Приходилось бороться со страшной жарой и с тысячами трудностей, снимая фильм вдали от всего остального мира и от цивилизации.
Джейсон и физически и психически был очень слаб. Через месяц после начала съемок он вдруг влез на дерево и заявил, что слезать не намерен. Он почти потерял рассудок: непривычные природные условия, болезни, все время поражавшие то одного, то другого участника нашей группы, несъедобная пища… Впрочем, и механик потом провел два года в смирительной рубашке: он просто сошел с ума.
