О том, что Сперанского уже во время правления императора Павла часто привлекали к написанию текстов государевых указов, свидетельствует в своих мемуарах и Иван Иванович Дмитриев. «При восшествии на престол императора Павла, — сообщает он, — князь Куракин, получа звание генерал-прокурора, принял Сперанского в гражданскую службу и определил в свою канцелярию. С того времени начали развиваться способности его к письмоводству. Проекты манифестов, указов, учреждений, докладные записки — все это поручаемо было сочинять только Сперанскому, ибо никто в канцелярии не имел более образованности и не писал лучше его. С переменою министров не переменялось счастие его по службе. Он был нужен равно всем генерал-прокурорам. Каждый награждал труды его».
Если все в действительности было так, как описано в приведенных рассказах, если Сперанский действительно был вхож в кабинет императора Павла и часто исполнял личные его повеления (надо думать, с блеском), тогда на редкость скорая карьера поповича на государственной службе в годы Павлова царствования окончательно перестает быть загадкой. Тогда еще более очевидной становится ошибка Модеста Корфа, видевшего источник выпавших на долю Сперанского «беспримерных» наград «более в личном расположении к молодому чиновнику, нежели в каких-нибудь особенных, необычайных заслугах».
В гражданскую службу Сперанский вступил личностью в общих чертах своих уже сформировавшейся. Как-никак, а исполнилось ему к тому времени 25 лет. В этом обстоятельстве таилось довольно значимое отличие его от большинства других русских чиновников. По обыкновению в России служить начинали в возрасте 15–16 лет. Родители стремились пораньше определять своих чад на службу с тем, чтобы они пораньше могли выйти в чины. Следствием такой практики являлось то, что формирование мировоззрения молодых людей, созревание их характеров происходили в удушливой чиновничьей атмосфере. Много надобно было иметь природного ума и благодушия, чтобы сохранить здесь свою личность.
Тягостная для человеческой души атмосфера чиновной службы не могла не сказываться вредным образом и на характере Сперанского. Каждодневное актерство во взаимоотношениях со своими начальниками и сослуживцами, постоянное сдерживание, подавление истинных своих чувств, изображение эмоций, к которым привыкли окружающие, которых они ждали, но каковые были чужды его сердцу, формировало в нем искусственность речи и манер — личину, панцирем ложившуюся на его живую личность. Но окованная, она продолжала жить. Кроме существования чиновничьего, видимого всем, Михайло имел существование сугубо внутреннее, сокрытое от постороннего глаза. Он возвращался из канцелярии домой и целые часы проводил в одиночестве, предаваясь чтению философских книг и размышлению — занятию, которое еще в семинарских стенах вошло для него в привычку. Это потаенное от окружающих существование и спасало его личность от того омертвения, которым угрожала ей чиновничья служба, атмосфера бюрократических учреждений. И все же трудно было бы Сперанскому предохранить себя от вредного воздействия окружавшей его обстановки, когда б не явилось ему нечто, в молодости по-особому ожидаемое, но тем не менее приходящее всегда неожиданно. Бросив молодого поповича в болото чиновничьей службы, судьба проявила к нему все ж та-ки свое благоволение и послала ему то, что самой сутью своей предназначено быть подлинным ангелом-хранителем всякой человеческой души от окружающих ее мерзостей. Судьба послала Михаиле… любовь.
Действовала она через посредство А. А. Самборского. Во время своего пребывания в Лондоне Андрей Афанасьевич познакомился со швейцарским семейством Плантов, состоявшим из двух взрослых братьев и четырех разного возраста сестер. Родители их некогда проживали в Швейцарии, в поисках лучшей доли переехали в Англию и здесь, устроив жизнь своим детям, умерли. Из братьев Плантов Самборский особенно подружился с Джозефом. Тот родился в 1744 году и ко времени знакомства с русским священником работал библиотекарем в Британском музее и одновременно служил в Королевском обществе (английской Академии наук). Из сестер особенно благоприятное впечатление произвела на Андрея Афанасьевича младшая — Анна-Элизабет. Она получила хорошее образование — обучалась музыке, пению, игре на арфе, знала несколько иностранных языков. Наделенная природой живым умом и возвышенными чувствами, она, казалось, была создана для счастья. Однако жизнь принесла ей только горести. Анна-Элизабет полюбила всем своим пылким сердцем сельского пастора Генри Стивенса. Но тот был беден: скудный доход от прихода близ Ньюкасла составлял все его богатство, и ее братья выступили поэтому категорически против того, чтобы она вышла замуж за Генри. Тогда Анна-Элизабет бежала из дому и, обвенчавшись против воли своих братьев с бедным сельским пастором, поселилась у него. Любовь помогала ей стойко переносить обрушившиеся на нее материальные лишения. И кто знает, как бы сложилась в дальнейшем ее жизнь, если б не случилось несчастье. В 1789 году Генри Стивенc умер, и молодая женщина осталась одна с тремя малолетними детьми: сыном Френсисом и двумя дочерьми, старшую из которых звали Элизабет, а младшую — Марианной.
Оказавшись в отчаянном положении, вдова Стивенc обратилась к Самборскому, доброму ее знакомому, крестному отцу ее старшей дочери. Андрей Афанасьевич, возвратившийся к этому времени в Россию, пригласил ее к себе в Петербург. Иного выхода у бедной женщины не было, и она приняла приглашение. Будучи законоучителем великих князей, Самборский имел большие связи среди петербургской знати, поэтому ему не составило особого труда устроить свою английскую знакомую гувернанткой в один из первых домов Санкт-Петербурга — в семью графа Андрея Петровича Шувалова. Обосновавшись в России, госпожа Стивенc выписала к себе из Англии своих дочерей. Самборский позаботился и о их участи, поместил Элизабет и Марианну в частный пансион.
4 марта 1797 года император Павел I издал указ об учреждении «Экспедиции государственного хозяйства, опекунства иностранных и сельского домоводства». Общее наблюдение за деятельностью данного органа было возложено на генерал-прокурора князя Куракина. В его состав первоначально вошли два сенатора и четыре члена, одним из которых был назначен Самборский.
Первой заботой учрежденной «Экспедиции…» стала организация сельскохозяйственной школы, проект создания которой Самборский подавал когда-то Екатерине II. Императрица, хотя и благосклонно относилась к данному проекту, постоянно откладывала его осуществление. Павел же испытывал большое удовлетворение в тех случаях, когда ему удавалось осуществить на практике то, что его мать намеревалась сделать, но по каким-то причинам не делала. Он выделил для организации сельскохозяйственной школы обширный участок земли, располагавшийся в Тярлеве — между Павловском и Царским Селом. Этот участок примыкал к Дому Самборского в Белозерке. Назначенный директором школы, Андрей Афанасьевич стал проживать здесь каждое лето. Жена его умерла в 1794 году. Двумя годами ранее скончался от чахотки и его сын Александр. Остался Андрей Афанасьевич с двумя дочерьми: Анной и Софьей. Софья вскоре вышла замуж за Василия Федоровича Малиновского, впоследствии первого директора Царскосельского лицея, а в рассматриваемое время чиновника Коллегии иностранных дел[16]. Анна, старшая из дочерей, замуж не вышла, осталась со своим отцом хозяйкой в его доме.
