Как-то на молотильный ток забрел незнакомый Дяде Коле белобрысый щуплый парнишка лет пятнадцати, босой, в не-опоясанной ситцевой рубахе и допотопных холщовых портах.
— Мне нужен Никишев Николай Артемьевич, — сказал паренек, теребя уздечку в руках.
— Я Никишев, — ответил Дядя Коля. — Что тебе?
— Мне говорили, дяденька, будто вы чужую буланую кобылу видали, — проговорил паренек, — а моя убежала. Не она ли? Я из соседней деревни… Привет вам из Дятькова…
Вышли они в поле. Паренек выпалил коротко, без запинки:
— Дядя Коля! Меня прислал Дядя Вася. Нужно устроить своего человека в гестапо, полицию или комендатуру. Передайте следующему связному его имя, фамилию и воинское звание.
«Наконец-то!» — обрадовался Дядя Коля. До этого он занимался лишь переправкой окруженцев через фронт, давно соскучился по настоящей работе.
Так установил связь с Дядей Колей двадцатичетырехлетний «Дядя Вася» — разведчик 10-й армии старший лейтенант Василий Алисейчик. Незадолго до того вместе с радистом Сергеем Школьниковым он перешел линию фронта в районе Кирова с заданием штаба 10-й армии — наладить разведку Сещинского аэродрома. Майор Орлов, командир бригады, располагавшейся в освобожденном партизанами городе Дятькове, выделил в распоряжение Алисейчика двух своих разведчиц — Зину Антипенкову и Шуру Чернову. Они стали держать связь с Дядей Колей.
Вскоре Дядя Коля в ответ на предложение пойти работать в полицию сказал немцу-переводчику из комендатуры Отто Геллеру, с которым он успел завязать «приятельские» отношения:
— Сам я, Отто Августович, для полицейских дел староват, сами видите. Вам помоложе люди нужны. Знаю я охотника на это дело. Костя Поваров.
— Из деревни Вельская? — нахмурясь, воскликнул Геллер.
И тут же похвастался своей осведомленностью:
— Так он же лейтенант — связист, комсомолец с четырнадцати лет! О нем в армейской газете до войны писали — отличник боевой и политической подготовки. Я лично занес его в список неблагонадежных.
— Пустяки! Парень карьеру делал, а потом под суд угодил, дезертировал из штрафного батальона, у родителей живет — бате по хозяйству помогает. Он у бургомистра Малаховского учился, когда тот учителем здесь был. Поваров согласен поставить магарыч. Батя у него — царский солдат, ногу на фронте потерял. Староста Сещи Зинаков Гавриил Тихоныч тоже его рекомендует.
Дядя Коля не упомянул, разумеется, что Зинаков поставлен старостой именно им, Дядей Копей, и помогает нужным людям.
За сто марок Геллер устроил двадцатидвухлетнего комсомольца лейтенанта-окруженца Поварова полицейским сещикской волостной полиции. Пришлось заполнить подробную анкету: учился в сещинской школе колхозной молодежи, работал в колхозе «Пятилетка», в 1939 году мобилизован в РККА, определен в Воронежское военное училище связи, выпущен лейтенантом, попал в окружение под Вязьмой… Как-то не очень вязались со всем этим слова: «Желаю служить Великой Германии…»
Когда Геллер увидел Поварова с белой нарукавкой полицейского, он назвал его своим «крестником». Но Костя считал своим «крестным» не Геллера, а Дядю Колю.
С самого начала проявил Константин Поваров недюжинные способности. Способности не полицейского, разумеется, — советского разведчика. Он искал и находил верных и смелых людей в Сеще, Вельской, Яблони, Радичах. Зорким глазом, еще не зная, что Аня Морозова-разведчица Красной Армии, увидел Костя Поваров в этой девушке качества, необходимые подпольщице, — стойкость, мужество, верность, понял, что сможет на нее опереться. С начала сорок второго года он уже считал её одним из своих основных помощников. Когда весной прервалась связь Поварова с Алисейчиком, то именно Аня, спасая еврейку Женю, установила с помощью своих подпольщиц новую связь с Аркадием Виницким. Позднее через Дядю Колю наладилась связь и с Федором Данченковым.
В февральские вечера, после комендантского часа, когда и немцы боялись выходить из дому, встречался Поваров с Дядей Колей или Алисейчиком на старой ветряной мельнице, на окраине села Коханова или в деревне Яблонь. Поваров хорошо ходил на лыжах, всегда успевал на связь. Алисейчик передавал его сведения через свою радиостанцию. Радист Школьников жил нелегально в поселке Березовый угол, Яблоневского сельсовета. Алисейчик связывался с Поваровым через учительницу Анну Павловну, разведчицу 5-го отряда рогнединских партизан, и Пелагею Прудникову, которая работала в Сеще в немецкой столовой.
Подобно Ане, Костя Поваров не только всего себя отдавал опасной работе — он хотел, чтобы и все близкие его делали то же. Он вовлек в подпольную работу своих братьев — пятнадцатилетнего Мишу и десятилетнего Ваню. Отец, Яков Николаевич, безногий солдат-инвалид, нередко показывал себя «германским патриотом» — несмотря на свою инвалидность, отец «старшего полицейского» запрягал лошадь и вместе с братом Василием помогал вывозить снег с аэродрома. Немцы ставили инвалида в пример другим сещинцам, не подозревая, что старый русский солдат занят важной разведывательной работой для советского командования.
Дом Поваровых в деревушке Вельской, в пяти километрах от Сещи, стал подпольной штаб-квартирой. Сюда приходили Аня, Зина Антипенкова, Шура Чернова и многие другие партизанские и армейские разведчики, действовавшие в Дубровском и Рогнединском районах.
Мать Поварова, Марфу Григорьевну, и в подполье звали «Мать» — среди подпольщиков она пользовалась беспредельным уважением и благодарной любовью. «Мать», «тетя Марфуша» — она была родной для всех. Именно она организовала «госпиталь» в своем сарае для раненых партизан. Сюда их тайно приходила лечить из деревни Радичи врач Надя Митрачкова.
Чтобы быть поближе к авиабазе, Костя переселился из деревни Вельской в Сещу, стал жить в доме красивой солдатки Ани Антошенковой-Куцановой. По совету Дяди Коли для отвода немецких глаз он быстро справил с Аней немецкую свадьбу. Дом Антошенковых стоял в том самом Первомайском переулке, в котором жили и Люся, и Паша, и поляки. Хотя полицай Поваров и не отличался никакими зверствами, Первомайский переулок да и весь поселок его люто ненавидел за белую повязку…
Аня Антошенкова, верная помощница Кости Поварова, еще недавно была первой в Сеще певуньей и плясуньей, с нравом скорее цыганским, чем брянским. Очень скоро, к молчаливому негодованию всей Сещи, стала она душой и заводилой всех полицейских вечеринок. В Аню по уши влюбился сам полицмейстер Сещи Коржиков. Этот выскочка отличался тем, что, обалдев от внезапного повышения, он всюду плевался сквозь зубы, не глядя, куда попадает. И еще он отличался необыкновенной хвастливостью, сочетавшейся с пьянством. Налакавшись, он никак не мог держать язык на привязи и, чтобы произвести впечатление на Аню, выбалтывал ей все планы арестов и обысков.
