Выступление матери Беленко, срочно доставленной с Кавказа в Москву, нарядно одетой, тщательно причесанной и, видимо, до мелочей проинструктированной, как себя вести, было тоже вполне на высоте — если учесть, что ей, собственно, нечего было сказать о человеке, которого в последний раз она видела двухлетним ребенком. Она не рыдала, как Людмила, хотя и обронила слезу и прикладывала к глазам белый платочек. Ее слова были обращены к матерям, в особенности к матерям советским:
— Мой сын Виктор всегда был патриотом. Как в семье, так и на службе он был предан долгу и прямодушен. Я уверена, что с ним произошло несчастье. И мне, как матери больно, что кто-то желает использовать беду моего сына в своих интересах, не допустить его возвращения на родину. Кто знает моего сына лучше матери? Поэтому я говорю, что мой Виктор честен перед родиной и мною.
Крылов закончил пресс-конференцию повторным обвинением коварных японцев в „произволе и беззаконии” и упреками в адрес президента Форда. Поведение Беленко в Японии свидетельствовало, утверждал Крылов, что его перелет был совершен непреднамеренно:
„Чем же еще можно объяснить его предупредительные выстрелы, когда неизвестные лица пытались подойти к самолету, и его протесты против фотографирования? Японские власти применили к Беленко силу. Он был в наручниках, на голову накинут какой-то мешок, его затолкнули под заднее сиденье машины, когда увозили… Совместное японо-американское похищение Беленко — это произвольные действия бездушных людей и грубое нарушение Хельсинкских соглашений, только недавно подписанных тем же президентом Фордом!”
Авторы сценария, разработанного для жены и матери Беленко, сделали в нем несколько ошибок. Людмила не пекла пирогов. Беленко не целовал жену и сына утром на прощанье, потому что уехал на базу, когда они еще спали. Он не мог обещать забрать ребенка из детсада, потому что независимо от времени окончания полетов, Шевцов запретил офицерам покидать базу до шести часов вечера.
Подобно многим летчикам-истребителям, Беленко действительно хотел бы стать испытателем самолетов. Однако и он, и все кругом знали, что без связей в Москве это желание неосуществимо, и никогда не обращался к командованию с такой просьбой.
Японское правительство так опровергло все советские обвинения в его адрес.
„СССР утверждает, что на голову Беленко был наброшен мешок. На самом деле он накрыл голову курткой, поскольку не хотел, чтобы его фотографировали”.
„СССР утверждает, что летчик был в наручниках, потому что на фотографии виден шнурок. В действительности же Беленко держал мешок со своими вещами, а шнурок на фотографии — ручка этого бумажного мешка”.
„СССР также заявил, что Беленко находился на расстоянии 25–30 метров от представителя советского посольства, явившегося на беседу с ним, и что японская полиция прерывала разговор. В действительности расстояние было 8 метров и беседу никто не прерывал”.
Заявление, написанное и подписанное лейтенантом Беленко, было передано летчиком японским властям в Хакодатэ, где он посадил свой МИГ. Оно было позже показано послу Дмитрию Полянскому, который отказался взять его.
В заявлении было сказано: „Настоящим подтверждаю, что я, Виктор Иванович Беленко, не желаю возвращаться в Советский Союз и надеюсь получить разрешение поселиться о Соединенных Штатах. Это решение принято мной добровольно и без всякого воздействия с чьей бы то ни было стороны. Виктор Беленко”.
Первого октября президент Форд принял Громыко и советского посла Анатолия Добрынина в Овальном кабинете Белого дома. Вопрос о Беленко не был включен в повестку дня и Форд удивился, когда Громыко поднял этот вопрос — заговорил о нем неожиданно, негодующим, почти враждебным тоном.
— Мы настаиваем на возвращении самолета — не потому, что боимся, как бы наши военные секреты не попали в чужие руки, а потому, что самолет украден. Беленко — вор, предатель, уголовный преступник, которого Соединенные Штаты обязаны выдать согласно международным, юридическим нормам. Как уголовный преступник, похитивший самолет, он не может претендовать на политическое убежище. Как международные правила, так и интересы советско-американских отношений требуют, чтобы Беленко был репатриирован а СССР и понес ответственность за свои преступления.
Президент Форд не сделал попытки скрыть, что он удивлен и рассержен. Полностью информированный о всех событиях, связанных с Беленко, он знал и о пресс-конференции в Москве три дня назад, где Беленко называли не иначе, как „настоящий человек”, „советский человек”, „патриот”, „один из лучших”, достойный всяческих похвал офицер, который, сбившись с курса, был похищен с чужого аэродрома, где вынужден был приземлиться. „Если даже он в чем-то виноват и ошибся, его простят”. Теперь же, и глазом не моргнув, Громыко утверждает, что этот человек — преступник, уголовный преступник, который не должен уйти от ответственности.
Ответ Форда был тверд и четок. Да, он знаком с этим человеком. Беленко — настоящий беженец, который имел основания просить и получать убежище в Соединенных Штатах. Америка с радостью предоставит ему возможность жить здесь сколь угодно долго. Поскольку это касается правительства Соединенных Штатов, вопрос решен окончательно и не может больше быть предметом обсуждения.
Беленко все еще не догадывался о международной буре, которую он вызвал, и об усиливающихся советских попытках вернуть летчика и самолет.
Когда „Боинг-747” заходил на посадку в Лос-Анджелесе, Джим дал ему парик и темные очки, чтобы его впоследствии не могли узнать по фотоснимкам, которые могли быть сделаны в аэропорту. На летном поле они быстро сели в ожидавшую их машину Центрального разведывательного управления и в сопровождении полицейских на мотоциклах помчались ночными улицами к частному аэропорту, где их ожидал готовый взлететь маленький пассажирский самолет. Беленко влез в самолет и прежде всего стянул с головы парик и снял темные очки. Один из агентов ЦРУ, который впервые увидел Беленко в аэропорту Лос-Анджелеса, взволнованно воскликнул: „Эй, мы его потеряли! Куда он, к дьяволу, делся?!"
Это восклицание, которое Джим поспешил перевести на русский, вызвало всеобщий смех. Когда все расселись по местам, Беленко спросил, есть ли у его спутников какие-либо вопросы к нему. Один из американцев, видимо старший по чину, ответил так же, как Джим при вылете из Японии: „Отдыхайте, ни о чем не беспокойтесь. У нас будет достаточно времени для бесед. Вы сейчас устали”.
