Концовка опять моя, а раунд?
— За тобой, — коротко бросает Огуренков, обтирая мне влажной губкой лицо и шею.
Но секунданты так говорят часто. Иногда, чтобы подбодрить, иногда оттого, что принимают желаемое за действительность. А иногда потому, что ты действительно выигрываешь бой. Какой из трех вариантов сейчас ближе к истине?
Дышу уже тяжело. Во рту сухо и горько. Огуренков подносит к губам стакан с водой. Какая она свежая и прохладная! Но пить нельзя, только прополоскать рот и тут же выплюнуть. Вода, даже несколько глотков, расслабляет. Подержал во рту, и на том спасибо.
— Ну теперь жми! Сил у тебя еще много. Жалеть их теперь незачем, давай выкладывайся до конца… Пальто я тебе потом подам.
— Спасибо! — улыбаюсь я. — И до вешалки донесешь?
Шутка, как теплый душ, смывает усталость. Так, по крайней мере, принято думать. А потом — какая еще усталость! Сил у меня, если верить Огуренкову, непочатый край, только успевай тратить. А то бой кончится — куда их тогда девать!
Ну а без шуток? Если без шуток, отвечаю я сам себе, много ли, мало ли, а выкладываться все равно придется. Королев спать не станет…
В третьем раунде дошло наконец и до рубки. Ни инициативы, ни темпа я уступать не мог. Или — или…
Крюк в голову; ускользаю вправо и отвечаю встречным прямым… Два подряд боковых в туловище; закрываюсь локтем, контратакую левой… А теперь моя очередь: правой снизу в корпус, левой туда же и затем левой в голову… Королев уходит нырком и отвечает четырехударной серией: два боковых, два снизу…
Или — или.
Бью правой — мимо. Еще раз — достал!.. А теперь слева боковым — опять в плечо. И звон в ушах, налетел на встречный… Опять трехударную: правой, левой, еще раз левой… Попал. А это мне: хук в туловище и двойной в голову…
Или — или!
А противник, кажется, начинает сдавать. Устал. Очень устал. Но лезет, идет, ломится вперед. Только вперед — иначе он просто не может. Ноги, что ли, у него так устроены!
А я? Я могу. Отхожу, уклоняюсь, маневрирую… И бью, бью снизу, бью сбоку, бью правой и левой, бью встречными, бью вразрез, бью кроссами, бью короткими хуками, бью длинными боковыми, бью прямыми в голову и прямыми в туловище, бью по перчаткам, бью по плечам, бью по воздуху… Бью и промахиваюсь, бью и попадаю… Неужели Королев все-таки выдохся? Неужели я выигрываю бой? Но противник тоже бьет; бьет мощно, тяжело, но бьет реже… Реже. А это сейчас главное!
Черт побери, как звенит в ушах, как гудит в голове… И дымка, совсем прозрачная, но дымка в глазах… Ничего… Еще немного… Еще несколько секунд…
Боковой в голову… Достал… Теперь слева… Опять, кажется, зацепил… Чем это он меня? Как обухом… Ничего… Теперь снизу и сразу же…
Гонг.
Иду в свой угол и слышу, как ревет зал. Я никого не вижу, никого не хочу видеть, но знаю, что эта скоро пройдет. Знаю, что скоро буду очень счастлив. А пока… А пока я никого не хочу видеть и ничего не хочу слышать. Сейчас мне через край хватает самого себя…
Позже я множество раз возвращался памятью к этому бою. Я повторял его во всех деталях, во всех мельчайших подробностях. Единственное, чего я так и не смог вспомнить, что мне сказал Королев, когда все трое боковых судей показали голубые — цвет моего угла — флажки, и рефери поднял вверх мою руку. А Королев что-то сказал, но я так никогда и не смог вспомнить — что.
Наверное, поздравил с победой.
Да, это была победа. Желанная, долгожданная, самая важная в моей жизни победа. Она имела не только огромное принципиальное значение, но и — что, пожалуй, значительно важнее — несла в себе глубокий внутренний смысл. Пока Королев оставался недосягаемым, меня никогда не покидало чувство неудовлетворенности. Я много и часто выступал, встречался с самыми разными противниками, одерживал победы и у себя на родине и за рубежом, но, несмотря на все это, где-то на самом дне души копошился червячок сомнения. Быть вторым, всегда только вторым, может, и почетно, но для меня это было неприемлемо.
И суть тут заключалась не в гордости, не в честолюбии и прочих хотя и естественных, но вторичных вещах; она скрывалась гораздо глубже, там, где люди хранят ключи от собственных резервов. Ощущение, что существует барьер, который тебе никогда не взять, надежно запирало эти резервы, не позволяя во весь рост распрямиться, взять от себя все, на что способен. Я догадывался, что так бывает далеко не со всеми, но со мной это было именно так, и я ничего с собой не мог поделать.
Из тупика был лишь один выход — победить Королева.
Но победа еще не означала, конечно, конца дуэли. Я понимал, что Королев станет добиваться реванша, что, вероятнее всего, мы встретимся на ринге еще не раз, но все это уже ничуть не тревожило; я знал, что рубикон пройден раз и навсегда, что разъедающим душу сомнениям не дано вернуться. Предстоящая борьба лишь углубляла ощущение полноты жизни, влекла возможностями утвердить себя в новом качестве.
Ждать долго не пришлось.
Через три месяца в Сталино открылось очередное первенство страны по боксу 1951 года. Боксеров съехалось много, и борьба предстояла суровая. Впрочем, ни для кого это не было в диковину. Все давно привыкли, что у себя дома, на внутрисоюзном ринге, добиться успеха нередко значительно труднее, чем в международных турнирах.
Немало набралось конкурентов и в тяжелом весе. Чтобы выйти в финал, мне пришлось провести четыре поединка; все четыре я выиграл нокаутами.
Нокаут, кстати сказать, издавна служил темой пустых по существу, но шумных и ожесточенных споров. В профессиональном боксе его всегда рассматривали и рассматривают как наиболее убедительное доказательство преимущества одного из боксеров. Чистая победа, как принято говорить в таких случаях. Однако среди любителей мнения на этот счет расходятся. Дело в том, что уменьшение числа раундов с пятнадцати до трех и более жесткие правила любительского ринга резко ограничивают возможность провести завершающий удар. И нокаут порой расценивают как случайность, которая хотя и завершает поединок, но, дескать, не всегда вносит ясность в истинное соотношение сил.
Думаю, что это не так.
За редким исключением, когда грубо нарушены правила, говорить о случайности, на мой взгляд, просто бессмысленно. Поединок нельзя рассчитать и спланировать заранее. И случайность в нем — явление вполне закономерное. Более того, любой бой сам по себе — не что иное, как взаимосвязь различных случайностей. Стремление предупредить их означало бы пытаться избежать неизбежного. Логика боя как раз и учит тому, чтобы уметь преодолеть любую случайность, изменить ход ее развития в свою пользу. В этом одно из проявлений зрелости мастерства боксера.
