«Когда мы с братом поднялись на 3-й этаж, — рассказывает Надя, — я увидела женский туалет и предложила войти (еще пошутила — хоть какая-то польза от Облсовпрофа) и это нас спасло. Иначе мы бы раньше дошли до эпицентра пожара. Потом мы пошли в сторону центрального входа, но было уже темно и дымно, чем ближе подходили к центру, тем дымнее, и воздух или дым стал еще и горячим. Брат предложил повернуть назад. На лестничной площадке между 3-м и 2-м этажами уже собрались люди, человек 20, на площадке между 1-м и 2-м тоже были люди. С 4-го этажа спускался «бандерлог», но его струей из огнетушителя отпугнули наши мужчины. На лестничных площадках открыли окна. После нас мужчины приволокли (принесли) грузную женщину с 3-го этажа, она задыхалась, к тому же была астматиком, дали ей воду, она достала ингалятор, мы её усадили. Наше окно (с лестничной площадки) выходило во двор, мы увидели подбегавших и кидавших со двора в окна 2-го этажа зажигательные смеси, затем появились пожарные протянули рукав. Женщины с нижней площадки стали звать на помощь в открытое окно. Пожарный принес лестницу и приставил к окну между первым и вторым этажом, стали спускаться, сначала женщины.
С нами на площадке был депутат облсовета Алексей Албу, мне позвонил знакомый корреспондент и сказал, что выходящих бьют (с центрального входа), я передала Албу, он сказал: «Все будет в порядке». В процессе ожидания помощи от пожарных я звонила (19:54) 103, 102, говорила с племянницей, она все смотрела по прямому эфиру 1-го городского, ублюдочного, канала. Подошла наша с братом очередь спускаться (спускались быстро, одновременно на лестнице было по 3 человека, один внизу, один посредине, один вверху). Внизу нас встретили двое мужчин (один предложил снять георгиевскую ленту) и пожарный, который, подталкивая в плечо, говорил: «Выходим, выходим». Во дворе снимал оператор с профессиональной большой камерой. На выходе со двора стояли «бандерлоги», много женщин и подростков, кричали: «Чемодан, вокзал, Россия», мы еще огрызались, я кричала «Новороссия», а брат называл их «суки». Подбежала шмакозявка 1,3 м с прутом около метра и стала плеваться, с другой стороны подошли два парня и начали со мной беседовать по поводу Новороссии. Я говорила, что мои дедушка и бабушка жили в Новороссии, парень говорит, что неправильный мой дедушка, я говорю, что мой дедушка был царским гвардейцем, а ты кто. Пожарный опять сзади в плечо легонько: «Выходим, выходим». Перед нами вышло около 20 человек, в том числе женщина с детьми-подростками. Женщине-астматичке из нашей группы врач скорой предложил помощь, она осталась у машин. «Бандерлогов» сначала было немного, потом эта сволота узнала, что мы выходим и начали прибегать от центрального входа. Мы в это время дошли до оцепления милиции на улице Пироговской, и они предложили перейти за их цепь, потому что я не смотрела назад и разговаривала с зятем по телефону, чтобы он нас встретил. Время разговора, когда мы уже были в безопасности 20:22.
Меня проводили брат с зятем по улицам Пироговской и Канатной домой. Мы проходили мимо горящего здания, но что там происходило из-за шума и толпы людей не видели. Я считала, что все выйдут почти как мы. Не могла представить, что там творится» (4).
Продолжу рассказ о людях, скопившихся на боковой лестнице между 1-3-м этажами.
Рассказывает Марина: «В здании стоял густой, черный дым. А на улице тоже было полно дыма от дымовых шашек.
Окно выходило во двор дома профсоюзов. Там бесновалась толпа. Они что-то швыряли в окна, орали. Были слышны выстрелы. Под окнами центральной лестницы, на асфальте лежали два человека. Они не шевелились, скорее всего, были уже мертвыми. Один из них лежал в луже крови. Потом их оттащили за пределы двора, а лужа крови осталась.
Отойти от окна не было никакой возможности, т. к. было нечем дышать. Я осознавала, что должно быть много пострадавших, но совершенно невозможно оказать никому помощь. Можно сразу потерять сознание от удушья.
По-видимому, лестница была отрезана завесой дыма от остального здания. Периодически из коридора накатывались волны горячего воздуха из-за пожара. Здесь собрались еще люди. Что происходило в здании, я не знала. Слышала крики женщины. Непонятно откуда они доносились. Скорее сверху.
Пожарные долго не ехали. Я попыталась им дозвониться, но номер 102 не отвечал. Прошло минут сорок или час, прежде, чем начали тушить пожар. Со двора заехала одна пожарная машина.
После этого начал рассеиваться дым. Можно было находиться на лестнице. Больше людей собралось на площадки первого этажа. Некоторые сидели на ступеньках. Я их тормошила и спрашивала все ли у них в порядке, не нужна ли им помощь. Они отвечали, что все хорошо, но я понимала, что не все. Я осознавала, что они заторможены, т. к. им нужен свежий воздух. Но, там, на воздухе было еще опаснее среди стада диких животных.
С какой-то девушкой началась истерика. Она начала кричать в окно. Люди стали ей говорить, что не надо кричать, не надо высовываться. Они могут что-нибудь кинуть или выстрелить. Но, она продолжала кричать. «Нам здесь всем хана» — сказала какая-то женщина» (7).
Рассказывает Ника: «С 3-го этажа сбежал мужчина, ему вслед выстрелили, он скатился по лестнице мне под ноги. Я его знала по Куликову полю [к счастью он остался живым]. Затем открылась боковая дверь. Показались какие-то люди в касках. наши спросили: «Кто вы?». Они сказали, что помогут нас вывести. Я увидела на одном из них желто-синий платок на шее, у него были бешеные, и в тоже время веселые глаза. Я рванулась вниз» (1).
Рассказывает Марина: «К окну подошли пожарные. Наверное, они услышали крики девушки, т. к. все внимание толпы и пожарных было приковано к окнам центральной лестницы, а на боковую — особого внимания никто не обращал. Они сказали, что сделают для нас коридор, приставили лестницу к окну. В этот момент мне в первый раз стало страшно из-за того, что придется пройти сквозь это стадо. До этого страшно не было. Все происходило как будто не со мной. И взбесившееся стадо, и пожар, и удушливый дым, и первые погибшие — все было как в кино. Возможно — это был шок» (7).
Рассказывает Ника: «В боковом окне лестницы показался пожарник. Он сказал, чтобы все женщины спускались, пообещал, что нас не тронут. Мы посоветовались и решили спуститься. Не знаю где, но я, нащупав палку взяла ее и готовая дать отпор и крепко сжимая ее в руках, спускалась. Когда я была уже возле пожарника, он забрал палку из моих рук, сказав «Хватит, навоевалась. Вас не тронут». Нас было, кажется, пятеро. Было еще светло. Нам что-то кричали эти обезумевшие «майдан овцы». У меня звонил телефон. Я взяла трубку, разговаривала. Но меня вдруг сзади ударил ногой по спине какой-то «майданутый» в голубой спортивной куртке, я машинально попыталась его стукнуть и что-то крикнула. Другой в камуфляже схватил меня за шею, пытался вырвать телефон, кричал, чтобы я стала на колени перед их трупом, который лежал рядом. Я выпустила телефон из рук. Меня подхватил какой-то парень, отволок чуть в сторону, где по счастливой случайности меня встретили дети. Сын спросил у парня: «Вы кто?». «Одессит» — ответил он» (1).
