Ознакомительная версия.
Девчата еще с тюрьмы знали, что конечный пункт их маршрута — Пермь. Бедолага уже подумала, что вся затея напрасна, ибо от Кирова до Перми не больше двух суток «столыпинского» пути, как вдруг загоняют наш этап! Но и здесь «поживиться», по большому счету, было нечем.
Уже много позже я вспоминал, как с самого начала пути начальник конвоя буквально не отходил от нашего купе и на шмоне присутствовал сам, хотя и шмона-то, можно сказать, не было. Он, оказывается, присматривался к нам как к племенным бычкам, чтобы потом рассказать о нас покупательнице.
Но выбирать, по сути, ему было не из кого: почти все больные и приморенные люди, отсидевшие не один год, а некоторые — и не один десяток лет. Отчего же выбор пал именно на меня? Неожиданные прихоти судьбы, неистощимой на разного рода выдумки, иногда превосходят самые сумасбродные замыслы людей. Действительность порой творит настоящие чудеса.
Конвоир, как и обещал, вернулся через несколько минут. Это время ему понадобилось для того, чтобы пересадить женщину в пустое купе, ну и по ходу пьесы шухер проверить. Мне еще никогда в жизни не приходилось оказываться в таких ситуациях, поэтому я заметно нервничал, когда шел следом за солдатом, мне даже казалось, что мое сердце бьется так же громко, как стучат колеса поезда о стыки рельсов. Весь «столыпин» бодрствовал, прекрасно зная, куда я иду, но при этом стояла почти мертвая тишина, прерываемая то в одном, то в другом купе храпом и сонным бормотанием. Весь этот немой спектакль был проявлением арестантской солидарности.
За мою уже немалую жизнь в неволе мне приходилось входить, наверно, не в одну сотню разных камер, но никогда я не чувствовал себя так неловко и не был, пожалуй, ни разу в такой катастрофической растерянности, как это случилось в тот раз, когда я переступил порог купе того «столыпина». «Удачи», — услышал я тихое напутствие конвоира и тихонько закрываемую за мной дверь. В тот же момент он удалился.
Я по привычке стал присматриваться и прислушиваться. В купе стояла, казалось бы, гробовая тишина, пахло одеколоном, как в парикмахерской. Никого не было видно, но я услышал слева от меня с верхних нар тихий, еле слышный вздох.
Чтобы читателю было понятнее, думаю, следует подробно описать купе «столыпина».
Во-первых, дверь и вся стена, где она находится, представляет собой как бы стальное сито, то есть маленькие решетки, размером примерно 3 x 3 см. Внутри купе нет столика, а сплошная скамейка вдоль трех стен образует букву П. То же самое можно сказать и о верхних нарах, но там площади для отдыха намного больше, можно сказать, что это почти сплошные нары, не считая, конечно, того маленького прохода, в который я, протянув руки, подтянулся и перекатился на левую сторону — туда, откуда секундой раньше я слышал тихий вздох и где в углу притаилась очаровательная узница, сжавшись в комок и тихонько вскрикнув от страха.
Да уж, испугаться, пожалуй, было от чего. О внешнем виде говорить, думаю, вообще нет смысла. Я был в тапочках лагерного пошива, на мне была тонкая рубашка и сатиновые шаровары, — все это еще куда ни шло, но вот лицо, оно кого хочешь могло бы испугать, не говоря уже о женщине, да еще и при таких обстоятельствах, хоть дама эта и была нашей подругой по несчастью. Лысый, со впалыми чахоточными щеками, с двухмесячной бородой и орлиным носом. Натуральный абрек.
Но могу поставить сто к одному, что я испугался еще больше. Моя природная робость перед женщиной да, наверное, и воспитание в придачу взяли верх над похотью и соблазном. Не говоря ей ни слова, я переполз на противоположную сторону нар, присел по привычке на корточки, облокотившись на перегородку, разделявшую купе, обхватил ноги руками и, вперив взгляд в это дивное создание, молча стал чего-то ждать, напрочь потеряв решительность и утратив всякую инициативу.
В ожидании неведомого, в относительной тишине, под мерный стук колес и еле слышных вздохов из-за перегородки (а там находились женщины), прошло несколько минут. Мы стали оба понемногу приходить в себя. Мне почти не было видно лица незнакомки; но в том, что она очаровательна, я не сомневался ни на секунду.
Кто в сериале собственного воображения не обладает самыми прекрасными сюжетами! Рядом с ней лежал увесистый с виду баул, в котором она стала не спеша копошиться. Я же, услышав шаги конвоира, когда он поравнялся с нашим купе, попросил его приоткрыть немного окно в проходе — оно находилось прямо напротив нас.
Так я увидел кусочек неба в мелкую решетку, расцвеченного звездами. Они роились и мерцали во влажном воздухе. Вечерняя прохлада вперемешку с ароматом цветов, свежескошенного сена и чего-то еще ворвалась в вагон, напоив своим неповторимым ароматом весь этап, который молча бодрствовал, ибо по естественным причинам ни тем ни другим было не до сна. Монотонный стук колес о стыки рельсов тоже успокаивал. Смущавшая нас тишина как бы отступила, а полная луна поделилась с нами своим серебристым светом.
Я не сводил глаз со своей попутчицы. И хотя мы сидели друг против друга, я до сих пор помню мельчайшие подробности в ее туалете, что же касалось ее облика, то это был ангел — так, по крайней мере, мне казалось в тот момент.
Но не только в первые часы нашего знакомства, но и много лет спустя она оставалась все такой же неотразимой, если не сказать больше. В ее магической красоте было что-то терзающее: черные, уложенные в две тугие и толстые косы волосы, подчеркивающие благородную бледность лица, хрупкость в сочетании с жесткой линией подбородка, изумительного разреза изумрудные глаза, мягкий излом бровей и взгляд пантеры…
Лишь изгои да женщины умеют остро наблюдать, потому что их все ранит, а душевные страдания обостряют наблюдательность.
— Как вас зовут? — услышал я тихий и приятный, нежный голос своей попутчицы.
— Заур, — постарался ответить я как можно тише и спокойней, чтобы еще больше не напугать ее, ибо голосом меня Бог не обидел.
Но я зря переживал, потому что в следующий момент в ответ мне почти игриво и с легкой улыбкой на лице, насколько я мог заметить, прозвучало:
— А меня — Валерия.
Я, конечно, как и все мальчишки в юном возрасте, читал «Спартака» Джованьоли, но никогда бы не смог вообразить себе, что образ прекрасной Валерии предстанет когда-нибудь предо мною в образе не менее прекрасной арестантки, да еще и при таких обстоятельствах.
Сделав маленькую паузу и собравшись, вспомнив, что все женщины любят ушами, я постарался вложить в свои слова как можно больше тепла и сказал ей:
— Ваше имя и облик, милая Валерия, придают нашему знакомству почти романтический характер.
Ознакомительная версия.
