Ознакомительная версия.
Полтора месяца назад у устья Царицы, когда мы почти непрерывно наступали, я писал жене: «…еще несколько дней, и мы возьмем Сталинград».
Теперь надвигалась зима. Чтобы взять оставшуюся часть города, нужно было вводить в бой свежие силы. Боевой дух у солдат был высок, и мы полностью доверяли нашему командованию.
Звонком из дивизии нас предупредили о визите генерала Пфайфера. Он командовал дивизией со времени печального происшествия с нашим первым командиром, генералом от инфантерии Фолькманом. Мне приказали сделать доклад командиру. Оберст Гроссе ответил на мои поздравления и сказал с улыбкой:
– Полк должен назначить офицера для курсов командиров рот в Берлин-Дёберице. Курсы проходят с 6 декабря 1942 г. по 16 января 1943 г. С 22 декабря по 2 января курсанты получают рождественский отпуск. Полк направил ваше имя. Это в знак признания ваших заслуг. Я знаю, что осенью 1940-го вы прошли подобные курсы в дивизии в Оберлаузице. Однако новые курсы патронируются ОКХ и будут полезны для вашего личного роста. Кроме того, если вы во время курсов прочитаете три лекции, то вам дается пять дополнительных дней особого отпуска.
Я не очень вдумывался в то, что слышу, и даже был ошеломлен, что позабавило командира. Лейтенант Хоффман был уже в курсе и поздравил меня с откомандированием.
Появился связной и, задыхаясь, доложил: «В лесу – метрах в ста отсюда – обер-ефрейтора Корнека миной разорвало на куски!» Опасаясь худшего, я поспешил на место. Мои опасения подтвердились: это был тот самый парень, который позавчера так интересовался этими проклятыми минами, хотя я настойчиво указывал на их опасность. Об этом происшествии нужно сообщить во все части! Людям на фронте просто необходимо проявлять осторожность.
Командир дивизии прибыл сразу после 13.00. Его сопровождал наш полковой адъютант, только что вернувшийся из отпуска. После рапорта нашего полкового командира генералу оба – с адъютантами – вошли внутрь командного пункта. Лейтенанта Хоффмана и меня пригласили зайти. Текущую ситуацию обсуждали у карты. Генерал сказал, что в каждом полку боевой состав рот растет за счет выздоровевших, непрерывно поступающих из госпиталей. Однако он также считал, что их слишком мало и что ожидается свежее пополнение с родины.
Перед тем как генерал забрался в «кюбельваген» (командирский легковой автомобиль с брезентовым верхом. – Прим. пер .), он подозвал меня:
– Холль, вы скоро уезжаете на курсы в Дёберице. Пока вы не уехали, зайдите ко мне. Моя семья живет в Потсдаме, и я хотел бы, чтобы вы лично поехали туда и отдали им мое письмо.
Я пробулькал: «Так точно, герр генерал!»
Я не мог поверить: через пять недель я буду в Берлине, а через семь недель – со своими родными дома. Было трудно поверить!
Лейтенант Хоффман сообщил, что следом за майором Вайгертом его адъютант, мой друг Иоахим Шюллер, тоже оказался в госпитале. Надеюсь, ничего серьезного.
1 ноября 1942 г.
Ноябрь начался с хорошей погоды. Ночи становятся холоднее, но в течение дня солнечно и ясно.
За счет пополнений последних дней оба батальона имеют теперь боевой состав стрелковой роты каждый. Конечно, этого еще слишком мало, но мы были рады каждому вернувшемуся из госпиталя. Среди офицеров, вернувшихся в полк, были берлинец лейтенант Пильц и баварец лейтенант Бауман. Среди прибывших было много знакомых лиц. Они были в основном уроженцами Верхней и Нижней Силезии, все еще составлявшими костяк полка, несмотря на приход в эту чисто силезскую часть уроженцев других регионов Фатерлянда. Все понимали серьезность момента. Каждому хотелось оказаться дома, в дружеском кругу, но они продолжали нести службу самым образцовым образом. Многие были больны желтухой и должны были отправляться в госпиталь. Доктор Щепански считал это следствием однообразного рациона с самой переправы через Дон. Наша армия снабжалась по единственной дороге на Калач, что создавало проблемы с доставкой различных продуктов. Вследствие этого возникали все более частые случаи желтухи – болезни, которая раньше наблюдалась в войсках очень редко.
2 ноября 1942 г.
Сегодня, 2 ноября, еще одним ясным днем, мы нанесли ответный визит своему левому соседу. Наш командир и мы – адъютант обер-лейтенант Кельц и я – подъехали к командному пункту 79-го панцергренадерского полка. Нас тепло встретили герр оберст Райниш и работники его штаба. Мы остались до обеда, и нас пригласили поесть. Даже здесь не было колбасы на добавку, но если ты голоден, то суп из сушеных овощей – которые солдаты звали «проволочным заграждением» – оказывается очень кстати. Основными темами разговора опять были общая ситуация в Сталинграде и наши заботы, особенно то, что противник продолжал занимать деревни Рынок и Спартаковка. Оберст Райниш также рассказал нам, что танки 16-й танковой дивизии постоянно работали «пожарной бригадой».
Я воспользовался возможностью пообщаться с дальним родственником, командовавшим в первом батальоне взводом связи. Мы ни разу не видели друг друга, но решили встретиться как можно скорее.
Было уже темно, когда мы в 15.00 вернулись на свой КП. Весь день на фронте было тихо.
3 и 4 ноября ничего особенного не произошло. Но насколько, оказывается, тесен мир. Вскоре после того, как стемнело, в штабе появился репортер из роты пропаганды с целью снять сцены из фронтовой жизни и написать соответствующие репортажи. Ничего не скажешь, хорошие снимки получаются в темноте. Репортер представился как Герман. Позже, сидя в блиндаже, я завел с ним разговор. По акценту можно было сказать, что он из долины Рейна.
Я спросил его:
– Герр Герман, я слышу, что вы с Рейна. Из какого вы города?
– Из Дуйсбурга.
– Я тоже! Строго говоря, я из Дуйсбург-Лаара и знал там Германа Германа. Мальчиком он серьезно разбился на велосипеде.
– Я его знаю, он мой брат!
– А тогда почему я вас не знаю?
– Герр Холль, я на двенадцать лет старше моего брата, и дома меня не было более десяти лет. Я теперь берлинец.
Мы долго разговаривали о родном городе и общих знакомых. В нашем секторе было тихо, и мой земляк отснял несколько кадров на следующее утро перед отъездом.
6 ноября 1942 г.
С шести часов я на ногах вместе с оберстом Гроссе. Мы посетили самые передовые позиции. Там была и моя седьмая. Лейтенант Аугст все организовал четко и по порядку. Я был счастлив, когда мои верхнесилезцы спрашивали меня: «Герр лейтенант, когда вы вернетесь в роту?» Мой командир слышал это и ухмылялся. Погода была туманной, шел мелкий дождь. Когда мы к 14.30 вернулись, оба были вымотаны.
Ночью было холодно. Хорошая погода, кажется, кончилась. Лучше уж холодно и сухо, чем сыро. Если мы должны дождаться здесь зимы, будут проблемы с топливом. Полку отчаянно нужно получить в дивизии зимнее обмундирование, а также белый камуфляж. Скоро начнутся первые снегопады; к тому времени по крайней мере передовые части должны получить белый камуфляж. Сейчас у наших частей обычная экипировка (2 пары белья; 2 пары носков; 2 пары портянок; 1 свитер; брюки; китель; кепи; 1 пара перчаток; стальной шлем; шинель; брезентовая рабочая форма, плащ-палатка; сухарная сумка с фляжкой и принадлежностями для готовки; 1 пара укороченных кожаных сапог, известных также как «стаканчики для костей»). Да, для ледяной русской зимы, с ее жестоким безжалостным морозом, даже этого набора не хватало. Зимняя форма состояла из пары стеганых хлопчатобумажных штанов и такой же куртки. Оба предмета одежды были двусторонними, и их можно было носить поверх другой формы, так что зимой – с ее снегом – белая сторона была снаружи, а когда снег таял, форму выворачивали на сторону с камуфляжной раскраской. Кроме того, были также войлочные сапоги (автор имеет в виду советские валенки или бурки, широко применявшиеся и в вермахте, или зимние сапоги с войлочными голенищами. – Прим. пер. ).
Ознакомительная версия.
