Е. Г.: А какие вина предпочитал Сталин?
А. С.: Говорят, что у него были какие-то любимые. Но их нельзя назвать любимыми как таковыми. Сталин очень хорошо знал лечебные свойства вин. Он лекарствами почти не пользовался. И в зависимости от того, что нужно лечить, пользовался различными грузинскими винами. А о пристрастиях не знаю. На застольях за вином он разговаривал, и вина были элементом разговора. Не было цели ни напиваться, ни упиваться. Водка была, когда были в гостях её любители. А за семейным столом — нет. Да и креплёных, портвейна за столом не было.
Е. Г.: Вино пили из бокалов? Может, какие-то закуски специальные подавались?
А. С.: Нет, никакой особой сервировки. Вино пили из обыкновенных рюмок, закусывали тем, что обычно было на столе, могли быть еще орешки. Орехи Сталин любил.
Вообще многие интересные разговоры проходили как бы между делом. Вот как-то заговорили о Репине. Пришло сообщение в 1930 году, что он умер. Мы с Василием спросили об этом художнике. Сталин нам рассказал о нём. Узнав, что тот жил за границей, мы поинтересовались, почему. И Сталин разъяснил. И у меня это записано. А почему у меня записано было? Потому что я всегда рассказывал матери о наших разговорах. А она мне: «Запиши». В частности, этот разговор 1930-го года о Репине. «Так произошло, — сказал Сталин, — Репин там жил. А граница прошла, и он остался на той части, которая отошла к Финляндии. В период гражданской войны он был уже немолодой человек, и ему нелегко было изменить свой образ жизни: тут он жил, тут было привычное место работы, потом так и осталось. Гражданская война окончилась к 1922 году. А Репин был уже старым, ему трудно было переехать. Наверное, он очень хотел приехать, разговоры об этом были. Но не получилось».
Е. Г.: Став подростками, вы, наверное, хотели одеваться помоднее. Кто покупал вам одежду, и по чьему выбору это делалось?
А. С.: Мне одежду покупала мать, а у Сталина руководил этим Власик и домоправительница: до 1938 года Каролина Васильевна, после Александра Николаевна. Или этим занимался Ефимов из охраны. Если Василию нужна была одежда, он просил не у отца, а у Власика или Ефимова. Но никогда никакого излишества в одежде не было совершенно. Костюм появился у него, когда он был уже довольно взрослым.
Вася вообще никогда не был франтом. Носил темно-синие неширокие брюки-галифе, сапоги, гимнастерку, кепку или фуражку летом и кубанку зимой. Ушанок он не носил. В гражданском костюме он тоже ходил. Но чаще — в форме. У него не было так называемого гардероба. Был военный костюм, ничего лишнего не было из одежды — все в ограниченном количестве.
Как я уже говорил, был замечательный портной Абрам Исаевич Легнер — полковник НКВД. Высочайшего класса портной и интересный человек. Когда Василия посадили, и он находился в тюрьме, Легнер у себя в мастерской держал весь комплект одежды для него. Так же, между прочим, как держал готовый комплект для Сталина. Он открывал шкаф, мне показывал, говорил: «У Хозяина же второго комплекта одежды нет. А вдруг за гвоздь зацепится? А вдруг какой-нибудь гусь из-за границы приедет, надо будет с ним встретиться, так чтобы вид был всё-таки». Для Василия он держал весь комплект: от ботинок до шапки. Говорил: «Васька-то придет из тюрьмы ободранный. Куда придет? Ко мне. День-другой шить все равно надо. А в чем ходить будет, пока сделаю?» И все годы держал для Василия комплект одежды. Надо полагать, что Василий именно в этот комплект и оделся, потому что по выходе из тюрьмы был прилично одет.
Е. Г.: Когда Вы жили в семье Сталина, воспитывались вместе с Василием, чувствовали ли Вы разницу, что это — их родной сын, а Вы — нет? Слаще его кормили, лучший кусок подкладывали?
А. С.: Ко мне, наоборот, относились немного мягче. Это чувствовалось. И если кусок слаще, как Вы говорите, то его подкладывали мне. Василий мне иногда говорил: «Ой, ты, сиротинушка». А когда умерла Надежда Сергеевна, он плакал: «Теперь мы оба стали сиротинушками». И как-то сказал: «А если ещё кто-то из родителей умрет, что с нами будет? » У нас по одному родителю осталось. И когда Вася вернулся из заключения, то сразу пришел к моей маме Елизавете Львовне. Она его очень любила, безусловно.
Е. Г.: Василий мог в дом, в кремлевскую квартиру приглашать школьных товарищей?
А. С.: Да, приводил, приходили из школы, из класса. Поначалу это было чаще. Под конец — реже. Условия изменились. Более жесткие требования были у охраны. И не напрасно. То, что врагов тогда было много, можно, собственно, подтвердить сегодняшним днем. Ведь сегодняшние враги, разрушители государства, не с неба упали. Они воспитались внутри государства, их кто-то такими воспитал. По некоторым причинам они служили другим странам. Потому что они были алчны до денег, за которые продавались и продавали державу. Это не ново и бывало в истории. Василий с пониманием относился к этим требованиям охраны и сам, так сказать, проявлял бдительность. Как-то на даче в Зубалово 22 сентября — это день рождения Надежды Сергеевны, её самой тогда уже не было, — он говорит: «Пойдем карасей наловим». Мы пошли в деревню Сареево. Там пруд. Мы с лодки наловили карасей. Пришли на дачу. Василий сказал: «Отцу отошлем. Он карасей любит». Я спросил: «А ты поедешь к отцу, сам отвезешь рыбу? » «Нет, — говорит, — отец меня не вызывал». Взял ведро с крышкой, положил туда пойманную рыбу, крышку на ведре опломбировал. На меня посмотрел и сказал: «Это порядок. Осторожность не помешает».
Е. Г.: Василий понимал, что он не просто мальчик, а сын руководителя государства?
А. С.: Да, он понимал, чувствовал свою ответственность, поэтому очень больно реагировал, когда на него жаловались в школе, к примеру. Но в силу своего характера, в силу натуры, не мог стать более прилежным в учебе. Были предметы, которые он любил, там он сидел, изучал столько, сколько нужно. Но были предметы, которые он не любил, и его воли не хватало сидеть прилежно, зубрить. Это надо прямо сказать.
Е. Г.: Служащие могли пожаловаться Сталину, что Вы или Вася себя плохо вели? Или боялись это делать?
