лежит на столах…
Сорок граммов масла для профессоров и двадцать для инженеров…»
Нам это покажется мало? Вероятно, только нам, располневшим современным людям, которым врачи рекомендуют почти такие же порции жиров. Однако кто в Советском Союзе тех голодных послевоенных лет может сказать, что ежедневно получал двадцать или сорок граммов масла, почти полкило белого и вдоволь черного хлеба? (А хлеб у русских является основным продуктом питания.) Украинские или белорусские дети? Колхозницы, заменившие на работе своих погибших мужей?.. Нет, им это только снилось.
Марфино – это тюрьма, где есть «…математики, физики, химики, радиоинженеры, инженеры – специалисты по телефонной связи, конструкторы…»
Где можно получить любую книгу из обширных фондов советских научных и университетских библиотек и где в распоряжении ученого любая аппаратура, какая ему только может понадобиться.
Короче говоря, Марфино – это особая тюрьма, где собраны крупные специалисты: и провинившиеся, и невинно арестованные в суматохе тех трудных времен.
«Это был не только привилегированный, но и засекреченный лагерь, где специалисты работали над проблемами и заданиями особой важности» – так характеризует Марфино Михаил Петрович Якубович, который в этой главе книги предстанет в качестве одного из главных свидетелей обвинения. «Попасть туда, – говорит он, – было нелегко. Органы безопасности тщательно отбирали людей, которых туда направляли».
Короче, это был лагерь особого назначения. С точки зрения арестованного, это был рай. На жаргоне заключенных его называют не поддающимся переводу и трудным для понимания странным словом «шарашка».
В сущности, это «заповедник», где содержались крупные специалисты. Как же объяснить тот факт, что именно Александр Исаевич Солженицын попал в эту «шарашку» в Марфино, не только не будучи ученым, но не будучи и литератором (тогда он еще только начинал свои «литературные» опыты)?
Как же попал туда разжалованный офицер, осужденный за антисоветскую агитацию и попытку создания антисоветской группы, – всего лишь выпускник физико-математического факультета, непродолжительное время учительствовавший в деревне? Где искать ответ? Это весьма важно!
Исследуя прошлое Александра Исаевича, я встретился с непреодолимым противоречием: с одной стороны, незначительность самой персоны Солженицына, с другой – исключительная важность марфинской «шарашки» и других ее обитателей.
В Марфино, как рассказывает Панин, находились выдающиеся математики, проведшие в заключении самые горькие годы своей жизни; там был художник с таким известным именем, как Ивашев-Мусатов. А кто по сравнению с ним был Солженицын?
На счастье, и в этом мне помог сам Солженицын. В своей книге «Архипелаг ГУЛаг» он пишет, что сделался тайным сотрудником лагерной администрации и что он избрал для себя псевдоним Ветров. Правда, добавляет он, «никаких доносов я, конечно, не представлял».
Возможно ли это? Вот что рассказывает Михаил Петрович Якубович…
Чего не знает о лагерях он, то не заслуживает никакого внимания. Михаил Петрович Якубович – личность в подлинном смысле этого слова. Происходит он из старинной русской дворянской семьи. В юности он пренебрегает своим происхождением и активно участвует в революционном движении; в 1917 году Михаил Петрович – уже один из руководителей партии меньшевиков. Все крупнейшие революционеры – его личные знакомые, он работает в государственном аппарате молодой Советской республики. Но в сложных условиях того времени, в 1930 году, он попадает под суд как один из главных обвиняемых на процессе по делу Союзного Бюро меньшевиков. Он был осужден и более двадцати лет провел в лагерях и тюрьмах. Его суждения можно считать авторитетными…
– Михаил Петрович! Александр Солженицын утверждает, что в лагере его завербовали оперативные работники. Он избрал себе псевдоним Ветров, но никогда, подчеркивает он, не представлял никаких сообщений, ни на кого не доносил. Каково ваше мнение?
«Я провел в заключении много лет, и мне хорошо известно положение дел. Однако я не в состоянии представить себе такое благодушие, даже слабость органов ГПУ [М. П. Якубович пользуется старой терминологией тридцатых годов. – Т. Р.]. Я не могу предположить, чтобы они [сотрудники органов безопасности. – Т. Р.], получив от кого-либо согласие стать тайным осведомителем, допустили бы, чтобы он не представлял никаких сообщений…»
Это не только слова человека, в совершенстве знающего дело, но и высказывание, имеющее совершенную систему доказательств.
Ты дал подписку? Пользуешься выгодами?
В таком случае работай! Таковы строгие законы всех служб безопасности во всем мире.
«Практика была такова, – сказал мне Николай Виткевич. – Если кто-нибудь брал обязательство быть тайным информатором, он должен был представлять сообщения. Иначе его направили бы в лагерь со строгим режимом. Куда-нибудь за Полярный круг. На Кольский полуостров…»
А Солженицын, который по сравнению с учеными, отбывавшими наказание в Марфино, являлся полным ничтожеством, попал в лагерный рай. Его не отправили далеко… Одного этого факта достаточно, чтобы подтвердить предположение о том, что Солженицын попал в этот особый лагерь не благодаря своим профессиональным качествам, а по другим причинам.
Как бы то ни было, Солженицын прошел «через островную империю – „Архипелаг“ – сверх ожидания хорошо».
А факты таковы: Солженицын, пребывая в Марфино, работал в акустической лаборатории. Чем же он там занимался?
«Они [специалисты. – Т. Р.] измеряли и исследовали специфические особенности голоса при прохождении через каналы связи», – сказал мне Николай Виткевич, который попал в «шарашку» в 1949 году. Это подтверждают и сам Солженицын в романе «В круге первом», и Панин в книге «Записки Сологдина». Солженицын даже утверждает, что они в Марфино занимались проблемами секретной телефонной связи по личному приказу… И. В. Сталина!
Но ведь Солженицын никаким специалистом не являлся: он не был физиком или специалистом в области акустики. И приходил он на рабочее место не для того, чтобы применить свои познания в области точных наук, а в качестве «филолога»! Но он ведь и не филолог! Неужели среди заключенных не нашлось ни одного настоящего специалиста-филолога? Трудно поверить.
Сам профиль и секретный характер научных исследований позволяют предположить, что Солженицын был направлен в марфинский институт как секретный информатор. Это ведь не моя выдумка и не злая шутка, а непреложный факт.
Александр Солженицын, которого весь мир знает как лауреата Нобелевской премии в области литературы, которого определенные круги Запада – в печати, по радио и телевидению – изображают как «защитника правды», «борца против террора и лжи», был просто-напросто секретным информатором лагерной администрации.
Я помню, в Цюрихе, сидя со мной за столом, он как-то эмоционально сказал мне:
«Самым ужасным в советских лагерях был даже не холод, не голод и невероятно тяжелый каторжный труд, который взваливали на нас, чтобы уничтожить нас физически, а просто то, что мы не могли друг другу верить. Администрация ГУЛага опутала нас сетями доносчиков».
Однако у реальных фактов имеется одно постоянное свойство – неопровержимость.
Солженицын прямо сам
