Глава одиннадцатая
Знакомство с господином Де Берни
Нам уже не забыть друг друга. Таинства, к которым мы приобщены, связывают нас крепкими узами; мы станем близкими друзьями.
Джакомо Казанова
Во время третьего свидания М.М. вдруг сообщила удивленному Казанове, что у нее есть другой любовник. Он якобы очень богат, осыпает ее щедротами, является ее полновластным хозяином и она от него ничего не скрывает.
Короче говоря, сюрпризы продолжились. Не успели Казанова и М.М. стать любовниками, как он вдруг узнал, что у нее есть еще один человек, с которым она имеет интимную связь.
М.М. заявила, что этот ее любовник очень нежен и добр, но связь с ним оставляет ее сердце пустым. Она призналась, что любит его, но лишь по-дружески, из любезности и в благодарность. Истинное же чувство, которое должно быть между мужчиной и женщиной, отсутствует.
Казанова был ошарашен и буквально отправлен этой новостью в глубокий нокаут. Права, получается, народная мудрость, которая гласит: «Если женщина идет с опущенной головой — у нее есть любовник. Если женщина идет с гордо поднятой головой — у нее есть любовник. Если женщина держит голову прямо — у нее есть любовник. И вообще — если у женщины есть голова, то у нее есть любовник». У М.М. явно была голова на плечах. К тому же, другая не менее народная мудрость утверждает, что «иметь любовника можно, а богатого любовника — нужно».
Вот оказывается, в какой «многогранный любовный треугольник» оказался втянут Казанова. Совсем не в тот, о котором поначалу подумал он сам. Но и на этом сюрпризы для него не закончились. Его М.М. немного замялась, а потом начала довольно странный разговор, смысл которого Казанова сначала даже не понял.
— Дорогой друг, — сказала она, — я хочу взять с тебя слово чести, что ты доставишь мне удовольствие и исполнишь одну мою просьбу.
Казанова ответил ей:
— Что за труд может быть для меня в том, чтобы доставить тебе любое удовольствие, какое ты попросишь, если только это в моих силах и не противно чести моей — теперь, когда между нами нет более никаких тайн? Говори, моя дорогая, и рассчитывай на мою любовь, а значит, и на мою снисходительность во всем, что может доставить тебе удовольствие.
— Прекрасно! — продолжила М.М. — Я прошу тебя прийти на ужин в указанный мною дом. Но я приду туда не одна, а со своим другом.
— С тем самым?
— Да.
— А твой друг уже знает, кто я такой?
— Я полагала, что должна ему это сказать.
— Однако и ему самому не удастся сохранить инкогнито.
— Настанет время, и я тебе его представлю…
Произошедшее дальше поразило даже такого человека, как Казанова.
Во-первых, оказалось, что у М.М. теперь есть свой дом для свиданий, снятый соперником Казановы на острове Мурано.
Во-вторых, когда она назначила Казанове новое свидание в этом доме на Мурано, она предупредила его в письме, которое он должен был прочитать, лишь придя к себе домой, что обстановка на сей раз будет особенной. В каком смысле? А вот в каком: ее любовник будет присутствовать при их любовных утехах, спрятавшись в потайном кабинете.
«Ты не увидишь его, он увидит все», — написала М.М. По меньшей мере, удивленный, Казанова долго думал над подобным предложением, но все же согласился. Однако он не мог не задаться вопросом: если допустить, что подобное зрелище может доставить неизвестному любовнику удовольствие, как он, Казанова, поступит, если в разгар возбуждения этому человеку сильно потребуется его М.М.?
Продумав целый день, Казанова все же отправился в указанный ему дом на острове Мурано. Было около двух часов ночи, и он надеялся найти там свою М.М., однако он увидел там… К.К., одетую монахиней.
Сначала он не поверил своим глазам и застыл как вкопанный. К.К. явно была удивлена ничуть не меньше нашего героя. Она, остолбенев, не могла вымолвить ни слова. Право слово, нелепейшая ситуация! Рухнув в кресло, Казанова попытался прийти в себя и хоть как-то собраться с мыслями.
Позднее в своих «Мемуарах» Казанова написал:
«Это М.М. сыграла надо мной такую шутку, — сказал я себе, — но как она узнала, что я любовник К.К.? Она выдала мою тайну. Но, выдав меня, как смеет она явиться мне на глаза? Если М.М. меня любит, как она могла лишить себя удовольствия меня видеть и прислать ко мне свою соперницу? Это не может быть простой снисходительностью, ибо в сем чувстве не заходят столь далеко. Это знак острого и оскорбительного презрения».
Понять Казанову несложно. Он явился сюда ради М.М. Но и К.К., как мы помним, была ему отнюдь не безразлична. Более того, ее он любил, вернее, тоже любил, но в тот момент он собирался обладать совсем не ею.
Разум Казановы никак не мог примириться с подобным надругательством над своими собственными чувствами. А о сердце и говорить нечего — оно просто разрывалось на части.
К.К. стала уверять Казанову, что ни в чем не виновата, что она лишь следовала указаниям своей подруги. Той самой подруги, с которой она состояла в нежной связи. Кстати, эта подруга заверила ее, что она не застанет в доме никого. Но, увидев Казанову, она якобы догадалась о его связи со своей подругой. В общем, и в этом надо было отдавать себе отчет, они оба попались в ловушку и были одурачены М.М. Да, да, это она и только она ведет эту странную игру.
Казанова в ответ заявил, что видит во всем этом неслыханный, двусмысленный и даже неуместный поступок, если не сказать — кровное оскорбление, которое нельзя будет простить. Его самолюбию был нанесен жестокий удар, и напрасно юная К.К. защищала свою дорогую подругу, видя в ее поступке лишь «проявление великодушия и благородства, доказывавшего, что она не ревнует и хочет доставить удовольствие одновременно своему любовнику и любовнице, соединив их». Казанове все эти доводы показались чуждыми, не соответствующими действительности, и он понял, что очень сильно раздражен.
Так, разговаривая, они просидели у камина почти до самого рассвета. Потом Казанова поцеловал К.К., отдал ей ключ от дома, попросив передать его М.М., и удалился.
Через несколько дней, 4 февраля 1754 года, он вновь встретился с М.М. на Мурано.
Об этой встрече он рассказывает так:
«Я вновь предстал перед моим прекрасным ангелом. Она была в монашеском облачении. Взаимная любовь уравняла вину нашу, и в один и тот же миг бросились мы друг перед другом на колени. Оба мы дурно обошлись с нашей любовью… Прощение, что должны были мы испрашивать друг у друга, неизъяснимо было словами и излилось потоком даримых и возвращенных поцелуев, отдававшихся в сердцах наших, а те, исполненные любви, радовались, что не надобен им другой язык для изъявления желаний своих и восторга».
