Последние слова прозвучали под гром аплодисментов.
...Уже после заседания, шагая по московским улицам, Тельман подумал, что те ленинские слова - пророческие. Пролетарскую Россию не смогут одолеть ни интервенция, ни разруха. Сейчас самым опасным врагом был голод. Русские газеты пестрели заголовками о борьбе с голодом. Советская власть прилагала все силы, чтобы спасти народ от вымирания, и в первую очередь - детей. Для этого всюду открывались столовые- при заводах и фабриках, в каждом крупном селе. Детские дома и приюты принимали десятки тысяч сирот и беспризорных...
Возвращаясь в гостиницу, Тельман прошел вдоль Кремлевской стены, мимо памятника делегату II конгресса Джону Риду, умершему в прошлом году. Памятник был высечен из громадной гранитной глыбы. Несколько дней назад на его торжественном открытии присутствовали и немецкие коммунисты. Даже в эти тяжелые дни революционная Россия не забыла почтить память американского журналиста, автора книги «Десять дней, которые потрясли мир». И это поразило Эрнста. Но еще более поразительной казалась ему стойкость русских людей, оборванных, разутых, изнуренных недоеданием. Их косил тиф - в Ростове, Воронеже, Орле, Астрахани и даже под Москвой; в Орехове-Зуеве появилась страшная азиатская гостья - холера. Почти вся Западная Россия лежала в развалинах, а в Сибири японские войска занимали один город за другим.
Но никакие грозы и черные ветры не могли загасить пламя революции. Эрнст Тельман все больше убеждался в этом, вникая в жизнь новой России. Да, голод, разруха, эпидемии, но характерно: после открытия памятника Джону Риду делегаты конгресса были приглашены посмотреть пьесу Владимира Маяковского «Мистерия-буфф», решенную постановщиком в новом, революционном ключе. Спектакль шел в цирке на немецком языке.
Перед началом Эрнста познакомили с хрупкой девушкой, которая смотрела на него большими жгучими глазами.
- Рита Райт, - сказали ему. - Это она перевела пьесу Маяковского. За десять дней!
- Где же ты так научилась немецкому? - спросил он с удивлением.
- Иностранным языкам учит революция! - ответила Рита.
Было красочное представление, в котором участвовало 350 актеров! Оно воспринималось незаконченным действом, как сама революция.
А стихи Маяковского даже в переводе были хлесткими, как лозунги, грубыми, как голоса улицы, и звучали, как клич боевой трубы...
И снова мысли Тельмана вернулись к Ленину. Вспомнилась встреча с ним на совещании немецких, польских, венгерских и итальянских коммунистов, накануне начала работы конгресса.
Эрнста удивило, что с польскими и итальянскими товарищами Ленин свободно беседует на их родных языках. С делегацией из Германии Владимир Ильич говорил по-немецки, а у Эрнста, хитро прищурившись, вдруг спросил:
- А вы, товарищ Тельман, откуда родом? Случайно не северянин?
- Я гамбуржец.
- Гамбуржец! Я так и подумал! У вас, знаете ли, своеобразный говор, а в речи попадаются английские слова. И можно догадаться почему: так говорят люди, долгое время работавшие в крупном порту. Верно?
- Совершенно верно. У меня даже кличка английского происхождения - Тедди.
Ленин одобрительным взглядом окинул рослую, плечистую фигуру Тельмана, сказал, улыбнувшись:
- Что же, очень точно! А скажите-ка, товарищ Тедди, почему вы, независимый социал-демократ, вступили в компартию?
- Лично я собирался это сделать давно. Но мне хотелось, чтобы с коммунистами объединилась вся наша гамбургская организация, в полном составе. В то время это было очень важно. Вот представьте себе паровой котел...
- Котел? - с любопытством переспросил Ленин
- Ну да. Если в пароходной топке мало жару, а уголь в ближнем отсеке кончился, что должен делать кочегар? Он должен срочно подбросить в топку хоть одну большую лопату, а потом уж подносить остальной уголь. Вот этой лопатой и была для партии наша организация независимых социал-демократов, из Гамбурга.
- Принцип пароходной топки... - Ленин дружески хлопнул Эрнста по плечу. - Великолепный принцип! Хотя бы добрую лопату, да вовремя, чтобы пламя не погасло. Вы тогда подали пример всем социал-демократам.
Лицо Ленина стало озабоченным. Пытливо глядя на Эрнста, он спросил:
- А как ваши товарищи относятся к тому, что сейчас на Западе опять судят военных преступников?
- Клоунада, - сказал Эрнст. - Конечно, наших генералов нужно судить за зверства во время войны. Но разве возмущают Англию и Францию зверства тех же генералов и правительства над собственным народом? Разве осудят их за массовые расстрелы немецких рабочих, за убийство Карла Либкнехта и Розы Люксембург?
- Да... - Ленин вздохнул. - Их гибель для всех нас была тяжким ударом. А для меня лично тяжким вдвойне. С Розой мы были давними друзьями, еще с девятьсот первого года. Хотя и спорили частенько. Но ведь в споре рождается истина. Убийцы рассчитали верно: они обезглавили немецкий рабочий класс. Однако я не сомневаюсь: скоро придут новые вожди. - Ленин внимательно всмотрелся в лицо Тельмана. - Это уже будут люди вашего поколения, но с таким же чистым и бесстрашным сердцем.
Тельман покачал светловолосой головой:
- Трудно сказать, сможет ли кто-нибудь заменить Розу и Карла.
- Революция непременно рождает героев, когда в них является нужда, - возразил Ленин. - В этом ее сила и непобедимость. Уж вы мне поверьте. Что же касается суда над военными преступниками, то я бы поставил вопрос несколько иначе: а судьи кто? Французские и английские министры три года проливали кровь русских рабочих и крестьян, морили их блокадой, нападали с моря и суши, подкупали и вооружали изменников. Разве требуют «гуманные» англичане предать суду Деникина? Нет! Они назначили ему баснословное жалованье. А «рыцари»-французы? Врангель проживает у них в роскошном замке и ждет не дождется, когда вновь понадобятся его услуги. Так что получается по русской пословице: ворон ворону глаз не выклюет. И если уж говорить о суде, то о суде народов - справедливом и беспощадном!
Как жаль, что недолгой была та первая встреча! Ленина ждали неотложные дела, и больше на конгрессе им встретиться для беседы не пришлось.
...Тельман пересек Красную площадь и пошел к Большому театру, где проходили заседания конгресса. У входа с обеих сторон стояли часовые, молодые парни с худыми строгими лицами. Делегаты отдавали пропуска, и красноармейцы накалывали их на трехгранные штыки винтовок. И часовые, и члены советской делегации чем-то неуловимо были похожи друг на друга.
«Чем? - спросил себя Тельман. И вдруг понял. - Они похожи выражением глаз, суровых и решительных. В этих глазах светилось сознание правоты и силы. В них жила убежденность и готовность сражаться за свое дело до конца».
