Иван Васильевич Буяльский был близким приятелем Фаддея Булгарина, постоянным сотрудником всех изданий этого шантажиста, взяточника и агента жандармского ведомства. В конференции Медико-хирургической академии к группе Буяльского принадлежал П. Д. Шипулинский, бывший с 1835 года адъюнкт-профессором, которого много раз пытались его друзья провести в ординарные, но безуспешно.
Буяльский помог Булгарину написать для «Северной пчелы» несколько статей о Шипулинском, в которых превозносились ученые достоинства адъюнкт-профессора и подчеркивалось, что, несмотря на свои заслуги, Шипулимский еще не ординарный. После этой статьи Булгарина черниговцы снова подняли «вопрос о Шипу ли искам и прочитали в конференции мнение «Северной пчелы». Противники черниговцев возмутились профанированием заседания учебной коллегии, а Пирогов заявил, что вся эта история носит рекламный характер и что участие друзей Шипулинского в составлении булгаринского фельетона очевидно.
Через день после заявления Пирогова о вдохновителях «Северной пчелы» в ней появился очередной фельетон, в котором Булгарин, снова руководимый Буяльским, высказывал свое «искреннее мнение» об ученых заслугах Пирогова. Здесь он, между прочим, «удивлялся, что никто из ученых врачей наших не взял на себя необходимой обязанности следить за ложными мнениями, утвердившимися в публике насчет медицины и хирургии», и возложил на себя задачу «опровергать заблуждения силой правды». «Если бы скорость составляла достоинство операции, — писал Фаддей, — тогда бы пушечное ядро или топор были самыми лучшими инструментами… Тот истинно великий хирург, который более вылечил людей, подвергнувшихся операции, а не тот, который много и скоро резал. Нежность, сострадание, мягкость приемов и человеколюбие — первые качества хирурга».
Отсюда у Булгарина прямой переход к семейной жизни Пирогова. Сообщив, что он сам знает случай, когда из наполеоновской армии был изгнан хирург, научный фанатизм которого и бессердечие довели его до того, что он вскрыл труп своей жены, — редактор «Северной пчелы» писал: «К счастью, примеры такой бесчувственности и сердце окаменелости так же редки, как телята с двумя головами. Я, по крайней мере, знаю один только пример. А мы, профаны, судим по наружности. Кто смелее приступил к делу да скорее отрезал, тот у нас и молодец, а что будет после, того мы не узнаем, следовательно о том и не заботимся».
Опасаясь, однако, что неосведомленная публика может не понять, о ком идет речь в его «искреннем мнении», Булгарин рядом с этими строками привел выдержки из отчета врачебного общества о заслугах Пирогова по изучению анестезирующего влияния эфира при операциях. И для разъяснения смысла всего своего фельетона делает вывод: «Пара бы, кажется, бросить толки о серном эфире и приборах к его употреблению и положить дело в архив, в отделение древней истории, а вместо того исчислить: сколько каждый из наших хирургов сделал счастливых операций и сколько людей сам вылечил после операции. По атому исчислению можно было бы наверное определить заслуги и достоинства господ хирургов».
Кроме этого черниговцы устроили выступление Булгарина против Пирогова в самом заседании конференции Медико-хирургической академии. Вместе с фельетоном Булгарин прислал на имя конференции письме, которое черниговцы прочитали в ближайшем ее заседании. «Слухам земля полнится, — заявлял Булгарин конференции, — дошли до меня слухи, будто бы профессор Пирогов в числе доводов, по которым экстраординарный профессор Шипулинский не может быть профессором ординарным в академии, приводит и то обстоятельство, что а издаваемой мною «Северной пчеле» было напечатано о некоторых его ученых трудах. Профессору Пирогов у вздумалось, как я слышал, утверждать, будто эти известия написаны самим профессором Шипулинским или, по крайней мере, по его внушению, и потому профессор Пирогов обвинял профессора Шипулинского в самохвальстве и шарлатанстве. Если бы эта клевета касалась меня одного, то я, зная г. Пирогова с разных сторон, не обратил бы ни малейшего внимания на его слева, но как он возводит клевету на человека, много и всеми уважаемого, то я, как редактор газеты, удостоенной всемилостивейшего высочайшего внимания государя императора, как литератор, взысканный монаршею милостью за мои труды и пользующийся доверием и благосклонностью публики в течение 28 лет, чего нельзя иначе приобрести, как правдою, я прошу гг. членов конференции обратить внимание на нижеследующее. Честный и благородный г. Шипулинский хорошо понимает, что похвала по просьбе хуже поругания. Хотя я не медик, но все знающие меня медики окажут вам, что я не совершенный (профан в медицине, и если не умею лечить, то умею отличить ученого медика от шарлатана или проворного резуна».
Отметив, что никому, кроме Пирогова, не кажутся удивительными отзывы «Северной пчелы» о трудах Шипулинского, Булгарин писал: «Гораздо удивительнее, что профессор Пирогов, не зная или не желая знать об ученых трудах г. Шипулинского, мог предположить такую низость во мне и в г. Шипулинском, якобы г. Шипулинский сам себя хвалил, а я допускал это в моей газете. Профессор Пирогов, вероятно, не знает, что недоказанная клевета наказывается законами, а нет выше оскорбления, как обвинение человека во лживости». В заключение своего письма Булгарин заявил, что профессора, выступающие против Шипулинского, «по своим склонностям и интригам похожи на одалисок из гарема».
Черниговцы ликовали, но попечитель академии сообщил военному министру, что в заседании конференции читаются произведения не принадлежащего к ее составу журналиста, и Чернышев велел сделать президенту академии выговор, предписав попечителю потребовать от Булгарина извинения за оскорбление Пирогова.
Булгарин послал в конференцию письмо с заявлениям, что он не хотел обидеть Пирогова, а только защищал себя и Шипулинского. В тот же день Фаддей поместил в своей газете (10 марта) новый, состряпанный при содействии Буяльского, фельетон о научной деятельности Пирогова. Как «несовершенный профан» в медицине, Булгарин утверждал, что курс анатомии, за который Академия наук присудила Пирогову премию, списан из сочинения английского ученого Чарльза Белля. «Возле каждого журнала, — начинает свою статью редактор «Северной пчелы», — вьются роем трутни, которые хотят поживиться медком, т. е. попасть в журнал с чем-нибудь для прославления своего собственно имени. Послушайте и вы удивитесь, какую шутку сыграли с «Библиотекой для чтения».
Дальше Булгарин путем передержек, умолчаний и подтасовок доказывает в 1848 году выдержками из статьи «Библиотеки для чтения» за 1844 год, что Пирогов при составлении своего курса анатомии пользовался сочинениями английского ученого. «После этих неоспоримых улик, — заявляет честный Булгарин, — мы имеем полное право предложить на разрешение всех просвещенных людей вопросы, к кому же теперь должно отнесть все высокопарные прилагательные «Библиотеки для чтения»: «плод долголетних трудов гениального человека», «все здесь привлекательно», «умный нож» и т. д., к Чарльзу Беллю или г. Пирогову? Ведь «Библиотека для чтения» представила текст Чарльза Белля и его таблицы, а похвалы отнесла к г. Пирогову. Помилуйте, на что же обижать ученого Чарльза Белля? Виноват ли он, что издал свое сочинение и таблицы восемью годами прежде г. Пирогова? Сознаемся, что этого мы не видали еще ни в одной литературе и даже не знаем, как это называется».
