Да, он почти наверняка знал, с чего надо начинать, приступая к ликвидации банды Кнопки. То, о чем они больше четырех часов вели обстоятельный разговор на совещании, касалось все-таки общей программы, если хотите, стратегии борьбы с националистическим подпольем во всем районе. Теперь, когда остались в кабинете втроем, Лубенников хотел обсудить тактику действий, высказать вслух свои соображения и услышать оценку тех, кто должен был наряду с ним претворять в жизнь план поиска и ликвидации Кнопки и его боевиков.
– Ну что, прозаседавшиеся? – устало пошутил Петр Филиппович, пытливо глядя на своих собеседников. – Наверное, голову не мешало бы освежить. До утра времени достаточно, всласть наговоримся…
Во дворе струился тихий, как музыка, снег. Ровный, удивительно спокойный свет луны, прозрачные от инея деревья, серебрянные кусты, выкрашенные в белый, чистый цвет шапки сонных домов – все дышало таким миром, таким знакомым и дорогим, но войной и притаившимся врагом поставленным в разряд чего-то невероятного покоем, такой удивительно сладкой, но, увы, недозволенной роскошью, что все трое, не сговариваясь, заторопились обратно к себе в кабинет.
Там, в кабинете, застал их рассвет. Пичугин и Рассихин полностью поддерживали Лубенникова, который предлагал какое-то время отказаться от поисковых мероприятий именно в тех населенных пунктах, где, предположительно, укрывались бандиты. Нужно было заставить, вернее, подтолкнуть оуновцев выйти из своих схронов. А тогда…
Утром 4 февраля все группы выехали на автомашинах из Тучина и в течение трех суток создавали видимость поиска бандитов именно там, где они не могли быть. Лубенников предполагал, что Кнопка мог держать под контролем выезды личного состава гарнизона оперативных войск в села района. Узнав от своих информаторов в Тучине, что силы райотдела находятся вдалеке от его схрона, он наверняка направит боевиков по нужным ему связям. И дальнейшие события показали, что Петр Филиппович не ошибся в расчетах.
Те трое суток он почти не спал. Напряженное выжидание до предела обострило все чувства, каждый нерв. Он снова и снова прорабатывал возможные ходы врага и свои ответные действия, стараясь исключить любую случайность.
7 февраля Лубенников отдал приказ: с наступлением темноты группы перебросить в населенные пункты, где в последнее время фиксировалось появление бандитов, и с ходу начать активные поисковые мероприятия. И уже около 22.00 поступил сигнал: группа старшего лейтенанта Полозова около церкви села Дроздов заметила неизвестного в белом маскхалате, который при попытке бежать был ранен в ногу и схвачен. Изъято вооружение: карабин, револьвер и патроны.
Это был человек Кнопки из Дроздова – Павло. Но, доставленный в Тучинский райотдел, он категорически отрицал свою причастность к банде ОУН. Нет, упорно твердил Павло на допросе Лубен-никову и старшему лейтенанту Шийко, вина моя только в том, что уклонился от мобилизации на фронт после освобождения района и с тех пор укрываюсь, но никакого вреда Советской власти я не причинил.
Они понимали, что Павло – это реальный выход на Кнопку. И еще понимали, что, если не сумеют доказать в ближайшие часы принадлежность Павла к бандгруппе Кнопки, весь замысел тщательно спланированной операции будет сведен к нулю: к утру, узнав о задержании Павла, все известные ему бандиты покинут схроны, укроются в других местах. Промедление воистину равно было поражению…
Но под давлением неопровержимых улик Павло вынужден был сказать правду. Да, он действительно участник бандгруппы Кнопки. Где сейчас ее главарь? Кнопка, а также районный проводник ОУН Мусий и его боевики Гриць и Мыша укрываются в Шубкове. Схрон устроен в надворной постройке. Фамилия хозяина? Нет, он только смутно припоминает, что в этой усадьбе живут три сестры, одну из которых, кажется, зовут Надей…
Павло хитрил: он точно знал не только фамилию сестер, но и кратчайшую дорогу к схрону, его устройство, потому что в этом схроне длительное время укрывался сам. И в Шубкове, куда немедленно отправилась группа, возглавляемая Лубенниковым, начал путать и менять показания, тянул время, чтобы дать возможность бандитам уйти от возмездия. Но их судьба была уже предопределена.
Вот она, усадьба сестер Ольги, Надежды и Анны Галузий. А вот и сарай, в котором устроен схрон. Чекисты окружают его с трех сторон.
Вот-вот загорится рассвет 8 февраля.
Нет, бандиты не думают сдаваться. Еще темно, еще только брезжит утро, и они предпринимают последнюю отчаянную попытку прорваться: из сарая летит граната, и тотчас за ней выбегает бандит Мыша, прокладывая дорогу автоматным огнем. Ожесточенная перестрелка. Предсмертный крик убитого бандита. Треск пламени на загоревшемся сарае. Это – конец. Понимая безвыходность своего положения, Кнопка, Мусий и Гриць кончают жизнь самоубийством.
– Потери есть? – После горячки боя голос у Лубенникова еще звенящий, прерывистый.
– Никак нет, все целы!
Только теперь, услышав о полном успехе операции, Лубенников почувствовал, как усталость вдруг разом навалилась такой тяжестью, что он едва удержался, чтобы не сесть прямо на снег или хотя бы прислониться к стене дома. Но он тут же жестко скомандовал себе: «Не расслабляться!» – и направился к схрону.
– Вот это да-а-а!..
Резко повернулся на чей-то испуганно-восхищенный возглас. Несколько солдат стояли за спиной старшего лейтенанта Пичугина и рассматривали его фуфайку. Петр Филиппович подошел тоже. Фуфайка сзади была продырявлена наискось автоматной очередью бандита Мыши.
– Сам не понимаю… – удивленно развел руками Федор Николаевич. – Как он меня полоснул? Может, когда мы залегли? А на теле ни царапины. Чудо какое-то…
– Чаще бы нам такие чудеса, – впервые за последние дни улыбнулся Лубенников и, чтобы снять общее напряжение, полушутя воскликнул: – Да ты, видать, не в рубашке, а даже в фуфайке родился! Не то что пуля – очередь не берет.
Вот она внутри, бандитская нора: три метра в длину, почти столько же в ширину и полтора в высоту. Стены и потолок обиты досками. Шесть больших ниш, на них шестнадцать стволов стрелкового оружия, двенадцать гранат, патроны, листовки и различная националистическая литература, целый ворох инструкций, гектографы, пишущие машинки, радиоприемник, переписка… Ближе к узкому лазу, выпучив остекленевшие глаза, лежал невысокий лысый бандит в грязном немецком френче.
– Кнопка. С него и начнем, – деловито констатировал старший лейтенант Шийко и приступил к фотографированию бандитов и схрона.
Да, это был, без преувеличения, большой успех – наконец перестала существовать самая крупная в то время на Ровенщине бандгруппа. Кнопка принимал непосредственное участие в повсеместном уничтожении польского населения и отдавал приказы о полном истреблении местного советского актива и семей тех, кто служил в Красной Армии. Даже бандиты боялись его, потому что знали: Кнопка – это прежде всего жестокость, причем жестокость изуверская, чудовищная. Чистка в рядах УПА – тоже его рук дело. Страшная участь ожидала тех, кто высказывал сомнение по поводу авантюр националистов. Кнопка зверствовал и над живыми, и над мертвыми. Это он подстроил семейный праздник у одного из жителей Тучина, куда был приглашен бывший главарь сотни Дубчак, явившийся в органы Советской власти с повинной. Дубчака убили выстрелом через окно бандиты, посланные Кнопкой. Но и этого показалось мало палачу: спустя некоторое время могила убитого была разрыта, гроб разбит, а труп расчленен и разбросан по кладбищу. Там же на куске фанеры было написано: «Так будет всем, кто изменит ОУН…»
