В землянку вошел Скочеляс. Обычно он перед докладом всегда снимал с головы меховой шлем. Сегодня же изменил своей привычке.
- Где Здельник? - крикнул Михаил и, увидев начхима, шагнул к нему.
- Михаил Ефимович! Вы великий человек! Вы - фокусник! Маг! - начал сыпать он восклицаниями. Здельник даже зажмурился от удовольствия.
- Что вы, что вы, я тут ни при чем,-приговаривал он с улыбкой.
...После доклада летчики и штурманы вышли покурить.
- Миша, расскажи что-нибудь, - предложил Николай Пахомов.
- Это можно, - отозвался Скочеляс. Снял подшлемник и начал:
- Все мы артисты. И ты, Шурик, и ты, Витя, и ты, и ты... Помню, до войны китайцы показывали в цирке аттракцион. Миловидная девушка становилась к стенке. Ее напарник, страшно разрисованный и одетый во все черное, брал блестящие длинные ножи, отходил метров на пять и начинал их бросать в нее. Первый вонзался в стенку около левого уха девушки. Возьми он на два-три сантиметра правее - и кинжал мог оказаться в щеке красавицы.
- Брось, - перебил его Самсонов, - такого не бывает...
- Раз говорю, значит, бывает, - оборвал его Михаил и продолжал: Страшилище целится и кидает второй нож... Он вонзается рядом с правым ухом красавицы... Так он бросил десятка полтора кинжалов, обрамив ими девичью голову. А ей хоть бы что, даже глазом не моргнула.
Скочеляс сделал паузу, глубоко затянулся папиросным дымом и продолжал:
- Я всю жизнь восхищаюсь этой артисткой. Вот и сегодня вспомнил ее. Между нами есть что-то общее. В нее кидали ножи, в нас стреляли из автоматов, пулеметов и орудий.
- Так что, Ваня, ты тоже настоящий артист, - обратился он к Крюкову. И Габидуллин тоже...
- А жизнь идет вперед, - рассуждал Михаил. - И мы уже далеко ушли от этой актрисы. В нас выпускают десятки тысяч пуль и снарядов, ведут стрельбу сотни фашистов, и каждый норовит попасть. Та девушка, дай бог ей хорошего жениха, вроде нашего Шурика, стояла неподвижно, а мы летим со скоростью сто десять километров в час, - он эту цифру иронически подчеркнул, - и бросаем чудодейственные шары, от которых все горит. Вот поэтому, как это ни странно, я считаю себя народным артистом, а Шутова и Крюкова - заслуженными. Но вы не обижайтесь. Заслуженного тоже не просто получить. А народного тем более. Надо пройти Рамушево, Омычкино, Налючи, Бяково!
- Демянск, - подсказал Пахомов. В памяти моей сразу ожили бои на Северо-Западном фронте.
- Ребята, разрешите внести поправку! - обратился ко всем Михаил Егоров.- Под Старой Руссой зенитные трассы были уверенные, чувствовалось, что у фрицев рука не дрожала...
- Верно, верно, - перебил его Скочеляс, - а вот брянский фриц уже не тот...
- Правда, Миша, не тот фриц пошел, - добавил молчавший до сих пор Крайков.
- А это хорошо, скорее намылим ему холку...
- Опять, наверно, все про Орел болтаешь? - перебил Скочеляса вошедший Вандалковский. И тут же приказал: - Всем к самолетам! Проверьте подвеску бомб и басов!
Он ушел так же внезапно, как и появился. Всегда официальный, он и теперь своими словами резанул по душе, словно ржавым, тупым ножом.
- Ой, нос... нос! - вдруг услышали мы громкий крик.
Все бросились на помощь. Видим: техник Мячков сидит возле самолета на корточках, держится за нос и повторяет:
- Ой, больно! Нос ищите.
- Брудного сюда, скорее Брудного! - закричал Пахомов, вызывая врача.
Подбежал запыхавшийся капитан медицинской службы Оскар Брудный.
Мячков встал. Лицо у него было в крови, срезанный кончик носа болтался на кожице.
В чем дело? Что случилось? Вскоре все выяснилось. Оказывается, к самолету подошел Вандалковский и стал за что-то отчитывать Мячкова. Тот торопливо вылез из кабины, но, встав на плоскость, поскользнулся, покатился и задел носом за острый край расчалки.
Мячкова отправили на самолете в госпиталь. Николай Корнеевич Пахомов написал письмо известному хирургу, попросив его помочь "замечательному технику, другу и товарищу". Через несколько недель техник вернулся радостный. Нос ему "припаяли" на славу. Правда, он оказался немного великоват.
Мы не раз вылетали с ампулами и бомбами. От наших ударов горело все танки, блиндажи, орудия. Через несколько дней в армейской газете появилась заметка старшего сержанта Маслакова: "Удар ночных бомбардировщиков", с подзаголовком: "Зарево пожара видно за семь - десять километров".
Вскоре в полк поступила еще одна новинка - термитные бомбы. Здельник опять стал героем дня. Эти бомбы оказались удобнее, чем ампулы с КС. Термитные шарики находились в прочной обтекаемой оболочке. Бомба разрывалась на высоте сто - триста метров и поражала значительно большую площадь, чем ампула.
Нам везло. Комдив Воеводин все новинки испытывал у нас и уже потом передавал их другим полкам дивизии...
Самолеты нашего звена стояли под раскидистым столетним дубом. Высокий Виктор Солдатов почти доставал головой до его зеленых резных листьев.
Подошел техник Евгений Дворецкий и доложил:
- Товарищ командир, самолеты к боевому вылету готовы.
Потом появился Вандалковский. Как всегда сухо, он отчеканил:
- Шмелев, взлет через тридцать пять минут после меня. - Сказал и побежал дальше.
Взлетели. Вот и цель. Внизу тут и там рвутся фугасные бомбы, снопами искр обозначают свой путь реактивные снаряды, выпущенные по прожекторам. Вздымают кровяные зарева ампулы КС.
Зенитный огонь внезапно прекратился. Теперь на цель должны выйти с термитными бомбами Орлов, Супонин и Сербиненко.
- Все по плану, - радостно говорит Солдатов. Мы до боли напрягаем зрение, чтобы не просмотреть первые разрывы термиток.
- Чуть правее, убирай газ, - командует Виктор. Увлекшись наблюдением, я не заметил, как подошли к цели. Ночную мглу прорезал ослепительный луч света. Это сбросил две термитки командир второй эскадрильи. Сотни ярко-красных шариков веером опустились на цель. Через минуту разорвались еще две бомбы.
- Добавим! - крикнул Солдатов.
Самолет вздрогнул и развернулся на сто двадцать градусов. Через несколько секунд и наши термитные бомбы упали точно на цель.
В воздухе нас сменили другие самолеты. Они все шли и шли. Фугасные бомбы рвались непрерывно. И все это творил "старшина фронта" По-2, перкалевый "русс-фанер", как называли его фрицы.
Войска Брянского фронта продолжали наступать. Радуясь их успехам, мы старались как можно лучше им помогать. В эти дни у меня и моего штурмана родилась мысль увеличить бомбовую нагрузку. Доложили о своем намерении командиру эскадрильи старшему лейтенанту Вандалковскому, а тот обратился с ходатайством к майору Шевригину. Посоветовавшись с заместителем по политической части, командир разрешил нам вылететь с четырехсотпятьюдесятью килограммами бомб. Проверив еще раз правильность их подвески, мы вырулили на старт.
