Присутствие этой крови прислуга объяснила тем, что молодой князь застрелил на дворе собаку, труп которой на следующий день был представлен в полицию.
В тот же день прокурор Петроградской судебной палаты С. В. Завадский и Ф. Ф. Нанделыштедт были вызваны к министру юстиции А. А. Макарову для представления сведений о данных, добытых дознанием. В прихожей у Макарова они заметили на вешалке серую походную шинель с погонами пажеского корпуса и тут же порешили, что у министра находится князь Юсупов, имя которого стоустая молва связывала с исчезновением Распутина. Они не ошиблись: Юсупов действительно находился в приемной, куда вошли прокуроры. Он казался взволнованным и мрачно настроенным. Вскоре князя пригласили в кабинет министра.
Это обстоятельство несколько удивило представителей прокурорского надзора: правда, Юсупов приехал раньше их, но польза дела, во-первых, его годы, во-вторых (он выглядел лет 22-23-х), должны были подсказать Макарову принять прокуроров палаты и суда ранее его. Беседа министра юстиции с кн. Юсуповым продолжалась недолго, минут десять примерно, после чего князь вышел из кабинета уже совершенно спокойным, без всяких признаков своего прежнего угнетенного настроения и, обращаясь к ним, сказал: "Позвольте представиться, я князь Юсупов и приезжал к Александру Александровичу, очевидно, по тому же делу, по которому вызваны и вы. Мы переговорили с ним, и он даст вам соответствующие указания". Юсупов уехал, а прокуроры прошли к министру.
Ф. Ф. Нанделыштедт не помнит точных слов министра, но смысл разговора был таков, что до тех пор, пока полиции не удастся обнаружить местонахождение Распутина, следственным властям не следует вмешиваться в это дело. Тут же Макаров по телефону справлялся у директора департамента полиции Васильева, не найден ли Распутин, и, получив отрицательный ответ, министр совместно с прокурорами окончательно решили держаться такой именно линии поведения. Министр заявил, что верит словам князя Юсупова, отрицавшего свою прикосновенность к этому делу.
Дня через два полиция, как известно, нашла сначала галошу Распутина на одном из мостов Малой Невки, а затем и его тело, примерзшее подо льдом шагах в 20-30-ти от этого места. Прокурорский надзор был об этом извещен. Ф. Ф. Нанделыштедт со следователем по важнейшим делам Середой поехали к месту находки трупа, где я уже находился. У Ф. Ф. Нанделыштедт осталось об этой поездке странное воспоминание как о чем-то весьма сумбурном, мало похожем на обычное следствие, а скорее не то на какой то скандал, не то на увеселительную прогулку. У меня осталось такое же впечатление.
Приехав на Малую Невку, мы застали уже там чуть ли не все власти Петрограда. Кого-кого тут только не было! И градоначальник, и его помощники, и полицеймейстеры, и жандармские генералы, и даже представители совершенно посторонних ведомств, словом - чуть ли не весь правительственный синклит вкупе. Некоторые из присутствующих сочли почему-то нужным явиться в полной парадной форме.
Тело Распутина лежало на льдине, примерзнув к ней в позе лицом вверх, с высоко поднятой правой рукой, точно не то кому-то угрожающей, не то благословляющей кого-то. Григорий был в шелковой синей рубашке, вышитой по воротничку желтым шелком (вышивка, как утверждали, весьма высокопоставленных рук). На теле его было обнаружено три огнестрельных раны, из которых одна была смертельной.
Тело временно отправили в Выборгский приемный покой, где фотограф сыскной полиции сделал с него много снимков. Целый альбом, относящийся к этому делу, хранился у меня и был мною уничтожен, когда в Петербурге пошли повальные обыски.
Ввиду сильного мороза, собравшимся властям пришлось для составления надлежащих актов воспользоваться гостеприимством некоего г. Дамм, переменившего свою фамилию во время войны на Атаманова. Его дом находился тут же на берегу Петровского острова. Г. Атаманов, был, видимо, польщен таким неожиданным наплывом высокопоставленных лиц и пожелал принять их на славу.
Когда, осмотрев труп Распутина, мы вошли к нему в дом, то застали здесь приготовленный стол для завтрака. Среди общего говора и шума все время раздавались звонки по телефону. Это поочередно звонили то министр юстиции Макаров, то министр внутренних дел Протопопов. Оказывается, что и эти высшие сановники бурно переживали факт находки тела Распутина.
Они вступили друг с другом в спор, куда перевозить труп Григория. В случаях обыкновенных этот простой вопрос разрешался следователем, выезжающим на место осмотра. Но в данном случае дело шло о сказочном Распутине, а потому все происходило необыкновенно. Макаров по телефону говорил спокойно, предлагая перевезти тело в анатомический театр Военно-медицинской академии. Но Протопопов, впав чуть ли не в истерику, визгливо покрикивал на полицеймейстера генерала Галле, требуя от последнего особой изобретательности. Дело в том, что, по мнению Протопопова, оставлять тело Распутина в городе было опасно, ибо это могло будто бы вызвать рабочие волнения и беспорядки, и потому следует перевезти его куда либо за город, по дороге в Царское Село. Генерал Галле долго терялся в поисках, удовлетворяющих задание министра внутренних дел, и, наконец, остановился на часовне Чесменской богадельни, отстоявшей в восьми верстах от города, как раз по дороге в Царское Село.
К вечеру перевоз тела туда и состоялся.
Поклониться телу Распутина приезжали на автомобиле какие-то дамы из Царского Села, лица которых были скрыты густыми вуалями.
Когда тело было найдено, возбудили производство предварительного следствия.
Вскоре, по высочайшему повелению, князь Юсупов был выслан из Петрограда в свое курское имение, а великий князь Димитрий Павлович, принимавший якобы участие в убийстве Распутина, был отправлен на Кавказский фронт. Пуришкевич тотчас же уехал в Действующую армию, где, работая в созданных им питательных пунктах, заслужил себе добрую славу.
В правительственной чехарде сенатор Добровольский успел перепрыгнуть через Макарова и занял пост министра юстиции. По вступлении в должность он вызвал к себе Ф. Нанделыштедта для доклада по делу убийства Распутина.
Следствие по этому делу осложнялось тем обстоятельством, что тут замешан был великий князь, по действующим основным законам не подсудный суду общему, а лишь суду самого императора.
С другой стороны, в нашем судопроизводстве существовал незыб лемый принцип, что при подсудности одного из обвиняемых суду высшему остальные обвиняемые по тому же делу подлежат также этому суду. Эти положения новый министр высказал прокурору, желая выслушать его мнение о дальнейшем направлении следствия, добавив, однако, при этом, что Государь ему лично сказал, что великий князь заверяет, что руки его не запачканы кровью Распутина.
