Я вернулась к Шуйскому с надеждой, с верой в оздоровление нашего брака. Это был и его шанс вернуть семью. Шанс, которым он не воспользовался. Возвращение стало агонией моей любви к мужу. Больше мое чувство к нему не возродилось.
Сначала все было хорошо. Я вдруг осознала: нет вещи более приятной и полезной, чем виноватый муж. Это просто какой-то ангел Божий, а не Шуйский! Целых две недели отец семейства нечто невообразимое бренчал на гитаре — без слуха и голоса. Тем не менее я была тронута. Очень романтично исполнял романсы на собственные стихи при луне! Говорил, что я самая замечательная на свете…
После двух недель счастья начались недели кошмара. К тому моменту мы успели заключить с ЦКБ контракт на роды…
Я пришла туда на консультацию. Врач сказал мне: срочно надо ложиться на сохранение — у вас давление скачет. Если так дело пойдет дальше, могут случиться преждевременные роды. Сохранение беременности в тот контракт не входило, и за него, понятно, никто не платил.
— Саш, мне сказали — надо срочно ложиться в больницу.
— У меня денег нет.
Я — в районную женскую консультацию:
— Вы мне можете порекомендовать более-менее приличный роддом, куда я могла бы лечь на сохранение?
Я получила направление в обычный роддом, позвонила знакомым, и они меня туда отвезли. Приехали мы вечером, когда ужин в больнице уже закончился. А кто меня будет кормить, если пищеблок закрыт? План приема больных на тот день закончился, меня и так взяли из милости, на ночь глядя.
К соседкам по палате обращаться было неудобно: боялась, что меня узнают.
В роддоме было два отделения: коммерческое и общее, бесплатное. За меня Шуйский ни копейки не заплатил, поэтому я попала в обычную палату, где кроме меня лежали еще четыре беременные женщины.
Есть хотелось все больше и больше: ведь голодна была не только я, но и мой будущий ребенок. Мобильного телефона у меня не было. Я позвонила из автомата бухгалтеру Оле Герасимовой (сейчас она работает у Олега Митяева), с которой я работала у Шуйского в офисе во время его авантюры с моим директорством, и попросила принести мне что-нибудь поесть. Оля с ее мужем Ярославом, добрые люди, сразу же приехали и принесли мне еды, кружку, какую-то одежду для больницы.
Супруг не ожидал от меня такой храбрости. Ему и в голову не могло прийти, что я, с его точки зрения такая цаца, решусь лечь в больницу на общих основаниях. Думал, буду умолять его заплатить за сохранение беременности в ЦКБ, дав ему еще одну возможность поизгаляться.
А я уже была готова ехать куда угодно, терпеть что угодно. В том роддоме душ и туалет — одни на несколько палат. Ну и что! Мы и не такое видали. Главное — я опять сбежала из кошмара, в который он очередной раз меня вовлек. Я готова была лежать в больнице сколь угодно долго — только бы держали и не выгоняли…
Дело в том, что после двух недель счастья с доморощенными серенадами под гитару все, естественно, началось в обычном режиме. Шуйский не бил меня, но страшно пытал морально.
Шуйский распсиховался из-за какого-то конфликта, который у него произошел с другим продюсером, Игорем Матвиенко. Толком не знаю из-за чего: вроде была проблема, связанная с неким контрактом… Он мне говорит:
— Давай ты иди и решай вопрос с Матвиенко!
А я как раз лежала в роддоме. (Там, кстати, я провела целый месяц.) Врачи мне сказали:
— В принципе, вас можно уже выписывать. Остался всего месяц. Вам лучше провести его в домашней обстановке. Главное — покой и гармоничная атмосфера. И тогда все пройдет нормально.
А я — уже профессионал в области стратегии поведения с Шуйским — спрашиваю у врача:
— Можно мне выписаться через два дня, а домой я на выходные просто съезжу, а потом все-таки вернусь в роддом?
— Пожалуйста, только паспорт в залог оставьте, если собираетесь вернуться.
Я оставила паспорт в больнице и отправилась домой на разведку.
Как умна я была, как дальновидна, как опытна! Эх, Марк Ефимович, Марк Ефимович, знали бы вы, как далеко продвинулась ваша примерная ученица в тонком деле конспирации! Какой там Штирлиц! Куда до меня самой Мате Хари!
* * *
В воскресенье я приехала домой. И что там меня ожидало? Естественно, глобальная разборка. Шуйский метался, как тигр по клетке. Видимо, он крепко разволновался из-за конфликта с Игорем Матвиенко. Почему наш выдающийся стратег предложил мне пойти и разобраться с конкурентом? Вполне объяснимо: Шуйский надеялся скорее всего на то, что продюсера разжалобит вид его очень беременной супруги и дело решится в пользу «нашей команды».
— Иди решай! Легла она тут в больницу, вместо того чтобы делом заниматься!
— Хорошо, Саш.
Надо соглашаться! Надо на все, что он предложит, легко соглашаться! Только не спорить! Только не спорить!
— И как ты будешь решать?
— Решу. Придумаю что-нибудь.
Ничего я, естественно, не собиралась придумывать. Тут ничего не придумаешь! Но сегодня главное — погасить конфликт, а то мне несдобровать.
— Саш, мне завтра надо поехать в роддом, чтобы забрать паспорт. Кроме меня, его никому не отдадут. Мне нужно быть там рано утром. Врач поставит отметку о моей выписке… Мне нельзя людей подводить: они меня противозаконно отпустили!
Приезжаю я в роддом и говорю:
— Выписывайте меня немедленно!
— Как? Вы же хотели остаться? Мы готовы еще вас подержать!
— Выписывайте немедленно!
Домой я возвращаться не собиралась. Позвонила Андрею Л-ву:
— Андрюша, я могу сейчас приехать из больницы к вам и пробыть у вас какое-то время?
— Конечно.
Вот что значит настоящий друг.
Сейчас, когда я памятью возвращаюсь в этот период своей истории, я понимаю: к моменту рождения третьего ребенка я изменилась. Я была уже не той перепуганной женщиной, впадавшей в состояние оторопи от издевательств мужа. Страх по-прежнему оставался компонентом моей жизни. Но он стал рациональней, что ли. Я перестала быть зайчиком, который дрожит от каждого шороха. Я могла себе сказать: тут мне реально есть чего бояться. А здесь можно проскочить без малейших потерь.
Я стала стратегом. У меня появился хоть смутный, но все же план выхода из положения, которое совсем недавно представлялось безвыходным. Я больше не могла любить Шуйского таким, какой он есть. Я поняла, что любила совсем другого человека — образ-фантом, который я создала в своем сознании. Этот принц-мечта никакого отношения не имел к Шуйскому, существовавшему в реальности.
Мой муж также изменился. Нет, он не вышел и не собирался выходить из той жестокой и упоительной для него игры, в которую он меня вовлек. Она превратилась для него в рутину. Исчезли былые острота и новизна. Я стала привычным явлением, мальчиком для битья на каждый день, который никуда не денется. Неудивительно: сколько раз я прощала непростительное, сколько раз я клялась, что ухожу навсегда, и возвращалась, сколько раз я была обманута, но это меня как будто ничему не научило! Прав был Шуйский, так думая обо мне.
