Габриэль Готье - Графиня Дракула. Невероятная история Элизабет Батори

Уже занимается рассвет. Всю ночь я молила бога о смерти, отдала бы я ему во сне душу, да не потешила бы этих зверей своей гибелью. Но господь не внял моим молитвам. Только виселица ждет меня впереди. Но до тех пор, пока я не увижу тело дочери, я не поверю в то, что ее нет в живых. Они все обманывают меня! Все сговорились. Моя Марта не могла так просто умереть. Она этого не заслуживает!

Но что это? Шум, стучат в ворота. Похоже, что толпа народа у замка. Неужели за мной? Неужели господь услышал мои молитвы и меня освободят? Слышу выстрел, ворота отпирают. Никак, сам король пожаловал? Ничего не разберу, только крики, да ругань. Хвала тебе, господи! Я знаю, это за ней, за убийцей, теперь получит она по заслугам своим!.. Меня освободят. Я верю в то, что смогу найти мою милую дочь…

Первый ребенок Элизабет и Ференца родился через 10 лет после их свадьбы. У них было пятеро детей. Двое из них умерли в детстве.

Я не особенно печалилась о том, что мы с Ференцем женаты уже несколько лет, а детей у нас с ним все нет. До сих пор все мои впечатления о детях замкнулись на том незаконном ребенке, которого я выносила, родила, но даже не видела его. Должно быть, для того, чтобы пробудить материнские чувства, недостаточно выносить, нужно еще и побыть какое-то время рядом с рожденным тобой маленьким существом. Я в полной мере это поняла, когда родила нашу первую дочь — Анну. Мы назвали ее в честь моей матери.

Анна, как только родилась, тут же закричала. Повитуха говорила, что это — хороший знак. В ногах кровати, где я рожала мою девочку, сидел тот самый черный кот, который привел меня в свое время к тайной комнате с книгой. Этот кот, кажется, всюду рядом со мной. Я ни разу не беспокоилась о том, чтобы он последовал за мной, когда я ездила в гости или в одно из наших собственных имений, но дня ни проходило, чтобы он не появился. Кот, которому я не давала имени, так как не хотела бы связывать его с чем-то, что можно назвать и определить, был, конечно же, посланником той силы, которая должна привести меня к исполнению пророчества о моем будущем. Он искусно скрывался от чужих глаз. Он появлялся рядом со мной даже в запертых комнатах с закрытыми окнами. Если в комнате был камин, я могла еще понять — откуда он берется, но если нет — это оказывалось для меня всегда загадкой и неожиданностью. Но неожиданностью приятной. Он, каждым своим появлением, давал мне подтверждение реальности моей мечты. Я никому не говорила о пророчестве, ни одна живая душа не видела той книги, которую я прятала в спальне, в замке. А вот кота должны были видеть многие. Я заметила, что он меняется, приходит ко мне порой с довольным видом, урчит, трется об ноги, да и выглядит он таким сытым, будто целую неделю провел в амбаре, полном мышей. Иногда он является мне тощим и угрюмым. Я пыталась кормить его, когда однажды он пришел ко мне исхудавшим и измученным, бросала ему куски мяса со стола. Но он не принимал этого мяса. Больше я так не делала. Кажется, я поняла, чем питается этот кот. Однажды я застала его там, где лежало тело только что принесенной в жертву крестьянки. Он слизывал кровь с ее мертвых пальцев…

Мне не показалось странным то, что кот наблюдает за появлением на свет моего ребенка. Но мое сердце сжалось, когда я подумала о том, что это существо с черной лоснящейся шкурой, может повредить дочери. Я слышала, что коты иногда душат младенцев.

Конечно, Ференц ждал наследника, поэтому, когда выяснилось, что я подарила ему девочку, он на какое-то время заскучал. Все его мечты вертелись вокруг славного рыцаря, его сына, который должен продолжить его дело. Однако когда он смотрел на Анну, в столь же редкие, как и прежде, визиты домой, его радость от того, что в нашем доме появилось наше с ним дитя, на время отгоняла от него грусть. Я думаю, он сильнее всего хотел, чтобы я родила ему мальчика, во время военных походов.

Я заранее подобрала кормилицу для дочери среди моих крестьян. Она, как и любая кормилица, должна будет постоянно присутствовать при моем ребенке и при мне. Повелев привести ко мне подходящих женщин, я поняла, что хотела бы видеть рядом со своей дочерью надежную и сильную няньку, которая сможет дать мне отпор, если вдруг, одержимая гневом, я наброшусь на мою девочку.

Одна из женщин, которую я увидела, показалась мне как раз подходящей. Невысокая, крепкая, с честным лицом. Мне понравилось и то, что когда я смотрела на нее, из темного угла комнаты вышел мой кот. Он вышел, стал между нами и, казалось, кивнул мне своей кошачьей головой.

Кормилица, ее звали Илона, несомненно заметила бы, если бы со мной начало происходить что-то неладное. Я не опасалась крестьянки, но она могла, скажем, увидеть мою чудесную книгу и сказать о ней Ференцу. Тогда мне пришлось бы объяснять ему. Не знаю, чем он ответил бы на мои объяснения.

Я решила рассказать ей о происходящем ровно столько, чтобы, завидев что-то необычное, она не удивилась бы и не начала распускать слухи. Я объяснила ей, что у меня есть секрет. Этот мой секрет — болезнь, которая передается по наследству. Сказала, что мы не любим об этом говорить, что слово «падучая» не принято произносить в нашей семье. Кроме того, я строго-настрого наказала ей оберегать моего будущего ребенка от любой напасти, оберегать его даже от меня. Я приказала ей всегда носить с собой кинжал, и если я однажды наброшусь на ребенка в очередном припадке (именно так я назвала ей мою одержимость), сделать все для того, чтобы защитить дитя даже ценой ее или моей собственной жизни.

Илона спокойно восприняла мой наказ, лишь спросила, что будет с ее собственной семьей, если она меня убьет, защищая моего ребенка. Она задала такой вопрос не случайно. Случись подобное, думаю, Ференц сжег бы всю деревню, в которой жила моя убийца. Тогда я написала ей особую бумагу, которую она, я уверена, хранила, как зеницу ока. Эта бумага гарантировала ее безопасность. Я решила, что если ей предстоит стать моей убийцей, она вложит в мою руку тот самый кинжал и положит рядом с моим телом мое последнее письмо. Именно его я дала ей, в нем я просила никого не винить в моей смерти, говорила, что я устала от жизни и не хочу больше, чтобы земля носила мое грешное тело. Я уверена, что это письмо снимет любые подозрения с кого бы то ни было, и уверена в том, что Ференц сможет убедить себя в том, что моя душа попадет в рай, если он затратит достаточно средств на все церковные формальности. Мне было все равно. Смерть означала для меня, что моему предсказанному будущему не суждено сбыться, а куда попадет после этого моя душа, мне было безразлично.