"Это будет подлинное национальное воспитание; и таким образом пробудится подлинный национальный дух".
Письмо от 7 июля 1896 года. Он прибавляет: "В тридцать три года я живу в одном доме с проститутками".
В точном переводе: Имя твое, Господин, есть: Same Sightedness (способность тождественного видения).
Поэма святого Вайшнавы: Сурадас.
Он встретил вора, который обобрал своего святого гуру, Павхари Бабу, и впоследствии, терзаясь раскаянием, стал монахом.
См. выше.
Эти слова записаны в позднейшее время. Но чувство, вызвавшее их, возникло уже тогда.
Так описывает его Абхедананда, который встретился с ним в октябре 1892 года в провинции Барода.
"Я чувствую могучие силы. Они как будто разрывают меня. Во мне столько возможностей! Я, кажется, мог бы революционизировать весь мир…"
Таково было заглавие лекции, которую он прочел в Хайдерабаде в феврале 1893 года: "Моя миссия на Западе".
Однако баранагорские монахи, по-видимому, не были склонны подражать ему. Мы увидим, что даже после его триумфального возвращения из Америки они не без колебания вняли его доводам о необходимости подчинить созерцательную жизнь общественному служению и даже, если нужно, совсем отказаться от нее. Лишь один из них, Ахандананда (Гангадхар), тронутый словами, переданными Брахманандой и Турьянандой, уже в 1894 году открыл школы в Кхетри и стал работать на поприще народного образования.
Эти слова, приведенные в замечательной "Жизни Вивекананды", дополняются воспоминаниями Турьянанды, которые Свами Джнанесварананда записал и опубликовал в газете "Morning Star" от 31 января 1926 года:
"Брахмананда и Турьянанда удалились на гору Абу и проводили там очень строгий "tapasya" (упражнения в созерцании и аскетизме). Они никак не ожидали встретить Нарена. Они увидели его на станции Абу за несколько недель до его отъезда. Нарен поделился с ними своими планами, своими колебаниями, своим убеждением, что Парламент религий был предназначен богом для подготовки его успеха. Турьянанда запомнил каждое его слово, все его интонации:
— Хари бхай, — воскликнул Нарен, которому кровь бросилась в лицо, — я ничего не могу понять в вашей мнимой религии!
С выражением глубокого страдания и волнения он приложил к сердцу дрожащую руку и прибавил:
— Но мое сердце очень, очень расширилось, и я научился чувствовать страдания других. Верьте мне, я его ощущаю очень болезненно!
Голос его пресекся от волнения. Он замолчал. Слезы струились по его щекам".
Рассказывая это, Турьянанда сам очень взволновался, глаза его были полны слез:
"— Вы можете представить себе, — сказал он, — что мелькнуло у меня в мыслях, когда я услышал эти проникновенные слова и увидел величавую грусть Свамиджи. "Ведь это, — думал я, — слова, чувства самого Будды". И я вспомнил, как задолго до этого, когда он отправился в Будда-Гайя, чтобы размышлять под деревом Боддхи, ему явилось видение Будды, который вошел в его тело. Ясно я видел, что все страдание человечества проникало в его трепещущее сердце… Никто, — продолжал Турьянанда страстно, — никто не может понять Вивекананду, если в нем самом не живет хоть малая частица тех вулканических чувств, которые обуревают его".
Турьянанда рассказывал о другой такой же сцене, при которой он присутствовал после возвращения Вивекананды из Америки, — вероятно, в доме Баларама, в Багбазаре (Калькутта).
"Я пришел к нему и нашел его шагающим взад и вперед на веранде, точно лев. Он был погружен в думы и не заметил моего присутствия… Он начал напевать вполголоса знаменитую вдохновенную песнь Мирабхаи. Слезы потекли у него из глаз. Он остановился, прислонился к балюстраде и закрыл лицо ладонями. Голос его стал более явственным, и он пропел несколько раз:
— О! Никто не понимал моих страданий!..
И еще:
— Лишь тот, кто страдает, знает муки страдания!
Его голос пронзил меня точно стрелой. Но я не мог понять причины этого горя… И вдруг, внезапно, я понял! Это было все то же мучительное страдание, которое часто заставляло его лить жгучие кровавые слезы… И никогда мир не будет знать о нем…"
Вдруг, повернувшись к слушателям, Турьянанда сказал:
"— Вы думаете, что эти кровавые слезы были пролиты напрасно? Нет! Каждая слеза, упавшая на родную землю, каждое пламенное дыхание его могучего сердца родит легионы героев. Своими мыслями и делами они перевернут мир!"
Я сказал, что во время путешествия по Индии он принимал столько различных имен, что оставался большей частью неузнанным. Многие из встречавших его не подозревали, кто он такой. В Пуне, в октябре 1892 года, Тилак, знаменитый индусский ученый и политический деятель, принял его сначала за обыкновенного странствующего монаха и начал слегка иронизировать над ним; потом, пораженный проявившимися в его возражениях умом и знаниями, он дал ему у себя приют на десять дней, но так и не узнал его настоящего имени. Лишь позднее, когда газеты принесли из Америки отголоски триумфа Вивекананды и описание наружности триумфатора, он узнал неведомого гостя, который пребывал под его крышей.
При посещении китайских храмов, освященных первым буддийским императором, он был поражен, увидев там санскритские рукописи, написанные бенгальским алфавитом. В Японии он видел также в храмах мантры (священные формулы), написанные по-санскритски, древне бенгальскими буквами.
Вивекананда непосредственно входит в связь с некоторыми членами Теософского общества (ср. "Мой план кампании", Мадрас, 1897). Журнал "Vedanta Kesari" дает подробности на эту тему (январь — февраль, 1923).
Мистрис Гэль.
См. нашу книгу "Жизнь Рамакришны".
Это, конечно, не был наш М. К. Ганди, который в это время приближался к южной Африке. Но его семья поддерживала тесные связи с джайнами, и возможно, что Ганди из Парламента религий был с ним в родстве.
Об этом свидетельствует американская пресса.
Красный халат, перехваченный у пояса оранжевым шнурком, и большой желтый тюрбан оттеняли черноту его волос, оливковый цвет кожи, темные глаза, лиловые губы (из газетных описаний).
