Сейчас я вижу, и должна со всем смирением в этом признаться, что в этом решении, которое мне казалось тогда актом абсолютно чистой самоотверженности, был элемент тщеславия. Мне подсознательно льстила мысль сразу стать основательницей и главой нового ордена. К тому же я играла важную роль в небольшой униатской организации, я была, так сказать, правой рукой отца Фёдорова, что, вероятно, тоже льстило мне, хотя я того не понимала. О, как я сейчас понимаю, почему Господь отказал в своем благословении предпринятому делу!
Не буду сейчас входить в столь печальные подробности этого провалившегося предприятия. С начала 1923 г. конгрегация прекратила свое существование. Массовое преследование католицизма, начавшееся в то время с ареста епископа Цепляка, отца Фёдорова и всех священников, заставило прекратить все внутренние разногласия. Но мое положение было совершенно неправильное. Бог милостиво помог найти надежную опору и просвещенного руководителя в лице отца Амудрю, доминиканца и кюре Французской церкви во имя Божьей Матери (Notre Dame de France). Отец Амудрю унял мои тревоги, утешил меня, возродил мою веру в заступничество Св. Доминика. По его совету я съездила в Москву к отцу Уолшу, посланному Святым Престолом с особой миссией. Отец Уолш принял меня с большой добротой. Он был уже в курсе всей ситуации. От имени Святого Престола он официально освободил меня от обета послушания отцу Фёдорову и Униатской церкви и очень советовал сразу же уехать, чтобы следовать моему доминиканскому призванию. Со своей стороны, отец Амудрю уже написал генеральному магистру ордена ходатайство с просьбой о двух льготах: освободить меня от приданого, положенного при поступлении, и разрешить меня принять, несмотря на то, что мне было уже 43 года. Он считал, что я могу надеяться на положительный ответ из уважения к отцу Антонину Данзасу. Моя престарелая тетушка только что умерла, я была свободна от этого последнего обязательства по отношению к моей семье, я могла уехать. Но это бегство следовало подготовить, в то время легальный отъезд был невозможен. В этих приготовлениях прошли два месяца, мне доставали паспорт на чужое имя. 14 ноября 1923 г., за три дня до даты получения этого паспорта, меня арестовали вместе с несколькими сотнями других католиков» (Curriculum vitae, с. 9–11).
Союз Соборной Премудрости
До 1921 г., когда 1 сентября она стала «сестрой Иустиной», Юлия не особо распространялась о духовной эволюции, что привела ее от гностицизма к «Христову воинству». В 1918 г. она создала экуменическое движение – Союз Соборной Премудрости.
В 1917–1918 гг., после императорского Манифеста от 17 (30) апреля 1905 г. «Об укреплении начал веротерпимости», отменившего преследование за отпадение от православия, и после отделения Церкви от государства, провозглашенного 5 февраля 1918 г. (но современники не отдавали себе отчета в том, что оно предшествовало антирелигиозным гонениям) появились небольшие экуменические группы (тогда они так не назывались, слово «экуменизм» появилось позже [3]). Крушение Православной церкви, скомпрометированной связями с крайне правыми, лишенной поддержки государства, а затем подвергшейся гонениям, заставило православных интеллектуалов искать пути к обновлению. Так, в апреле 1917 г. под председательством графа В. П. Зубова – специалиста по истории искусства (1884–1969, Париж) – был основан Союз Вселенского Церковного Единения. В журнале русских католиков Петрограда «Слово истины», последователей идей Вл. Соловьёва, во втором полугодии 1917 г. вышли статьи Пьера Паскаля, коммуниста-христианина и будущего слависта, о Союзе Церквей [4]. П. Паскаль излагает и обсуждает позицию Сергея Соловьёва (племянника философа, присоединившегося в 1920 г. к московской общине Русских католиков восточного обряда), который не видел догматических препятствий к объединению Церквей, а также позицию Сергея Булгакова, который втайне признавал решения Ферраро-Флорентийского собора об унии [5]. Летом 1917 г. князем Петром Михайловичем Волконским (1861–1947; умер в Париже, где у него бывала Юлия Данзас) было основано Общество поборников воссоединения Церквей [6] при участии: со стороны православных – Г. А. Рачинского, С. Н. Булгакова, о. Сергея Соловьёва, князей Э. Э. Ухтомского и Е. Н. Трубецкого и А. Д. Оболенского; а со стороны католиков – униатского митрополита Андрея Шептицкого, магистра Эдуарда фон Роппа (митрополита Римской Католической церкви в России), епископа Яна Цепляка [7]; со стороны староверов – петроградского епископа Геронтия и Иннокентия – епископа из Нижнего Новгорода. Вот при таких обстоятельствах Юлия вместе с католическими и православными священниками и мирянами основывает в мае 1917 г. Союз Соборной Премудрости.
В архивах ИРЛИ [8] хранятся три документа, отпечатанных в 5‑й Государственной типографии в старой орфографии на двойных листах большого формата (40 × 20 см):
– Программа Союза (датированная 6/15 мая [9] 1918 г.);
– «Вступительная речь председателя совета основателей Союза Юлии Данзас» на первом открытом собрании Союза (6/19 мая);
– Лекция Юлии Данзас на открытом собрании Союза (3/16 июня 1918 г.), «Поэтическое творчество в христианстве».
Сохранились 28 экземпляров Программы и 23 экземпляра остальных двух текстов; возможно, это нерозданные остатки. Мы приводим большие отрывки из этих текстов, которые никогда ранее не цитировались. Два последних текста подписаны «Ю. Данзас (Юрий Николаев)». Программа Союза не подписана, но, без сомнений, можно приписать ее авторство Юлии Данзас, настолько она представляется продолжением «Запросов мысли». Юлия исходит из констатации того, что «в Западной Европе было провозглашено банкротство позитивной науки» и что ученые обратились к «изучению таинственных сил природы и неведомых областей человеческого сознания» (намек на энергетизм, на Фрейда). Но в России
«пробуждение духовных запросов не сумело доныне облечься в формы серьезного беспристрастного исследования. Русский ученый мир долго повторял азы уже изжившей себя позитивной науки, а широкие массы, отхлынувшие от т. н. „казенной“ церкви, искали выхода своим духовным потребностям по разным путям: народ – в сектантство, а интеллигентные слои – во всевозможных учениях, антирелигиозных по существу, но прикрытых дымкой мистики и ссылками на давно забытые древние религии Востока. При этом народное сектантство часто шло на открытый разрыв с Церковью, утратившей власть над сердцами, а интеллигентное богоискательство оставалось в неопределенном, как бы выжидательном положении, ограничиваясь резкою критикою церкви или же, большею частью, равнодушным пренебрежением к ней, как к безжизненному трупу, потерявшему всякое значение в духовной жизни интеллигенции.
В настоящее время, после пережитого нами острого политического кризиса и оставленного им осадка горечи и смертельной тоски, назревает почти столь же бурный кризис религии. Духовные запросы поднимаются со всех сторон уже не в виде робких исканий, а властною стихиею, призванной, быть может, завтра овладеть всеми помыслами человечества, очнувшегося от долгого угара материализма. С другой стороны, революция поставила русское общество лицом к лицу с вопросом о полном отделении государства от церкви – не в юридическом только смысле, но и в более глубоком смысле полного отчуждения общества от христианства, от его жизненных интересов – полного разрыва с тысячелетними традициями […]».
Юлия задает себе вопрос: побежден ли свет христианства тьмой или он скрыт «от нашего затуманенного взора завесою нашего собственного невежества»?
