называет мастером? – спросил Воланд.
Тот усмехнулся и сказал:
– Это простительная слабость. Она слишком высокого мнения о том романе, который я написал.
– О чем роман?
– Роман о Понтии Пилате.
–
– О чем, о чем? О ком? – заговорил Воланд, перестав смеяться. – Вот теперь? Это потрясающе! И вы не могли найти другой темы? Дайте-ка посмотреть. – Воланд протянул руку ладонью кверху.
– Я, к сожалению, не могу этого сделать, – ответил мастер, – потому что я сжег его в печке.
– Простите, не поверю, – ответил Воланд, – этого быть не может. Рукописи не горят. – Он повернулся к Бегемоту и сказал: – Ну-ка, Бегемот, дай сюда роман.
Кот моментально вскочил со стула, и все увидели, что он сидел на толстой пачке рукописей. Верхний экземпляр кот с поклоном подал Воланду. Маргарита задрожала и закричала, волнуясь вновь до слез:
– Вот она, рукопись! Вот она!
Михаил Булгаков, “Мастер и Маргарита”
(эпизод, в котором дьявол Воланд возвращает мастеру его сожженный роман)
На заре 15 февраля 1989 года он лежал без сна, рядом спала жена. Утром должен был зайти высокий чин подразделения “А” Особого отдела лондонской полиции, ответственного за личную защиту всех подданных Соединенного Королевства, кому она положена, за исключением членов королевской семьи, которых опекает Специальный отряд королевской охраны. Особый отдел – прямой преемник Особого ирландского отдела, созданного в 1883 году для борьбы с Ирландским республиканским братством; до недавних пор большая часть угроз в адрес охраняемых отделом персон – премьер-министра, министров обороны, иностранных дел и по делам Северной Ирландии, а также самых неугомонных членов парламента – исходила от наследников того самого Братства, Временной Ирландской республиканской армии. Но в наши дни терроризм стал более многоликим, отчего у Особого отдела лондонской полиции появились новые подопечные. Время от времени, после далеко не голословных угроз со стороны мусульман, о защите просили лидеры еврейской общины. А теперь к ним добавился этот писатель, у которого никак не получается уснуть во мраке своей квартиры на Лонсдейл-сквер. Какой-то мулла протянул с другого конца света свои длинные руки и хочет его придушить. А полиции приходится с этим разбираться.
Полицейский из Особого отдела явился в компании сотрудника спецслужб, и вместе они объяснили ему, какие меры безопасности будут предприняты в связи с нависшей над ним угрозой. На языке специалистов, “угроза” и “опасность” – две разные вещи, которые путать не следует. Уровень угрозы — понятие общее, а уровень опасности — конкретное. Даже при том что уровень угрозы по отношению к тому или иному лицу высок – это решают специально обученные сотрудники спецслужб, – уровень опасности, связанной с теми или иными действиями того или иного лица, может быть гораздо ниже, если, к примеру, никто не знает, что и когда это лицо намерено предпринять. Ему еще предстояло назубок затвердить все эти тонкости, поскольку от оценки угроз и рисков зависела впредь вся его жизнь. Но пока он был мыслями на острове Маврикий.
Через десять дней после того, как он закончил “Шайтанские аяты”, его жена Мэриан поставила точку в романе “Джон Доллар”, где рассказывается о том, как предавались каннибализму люди, высаженные на необитаемом острове; свою книгу она – с его точки зрения, совершенно напрасно – называла “феминистским “Повелителем мух” [52]». На ужине в честь вручения Букеровской премии 1988 года, которой удостоился роман Питера Кэри “Оскар и Люсинда”, лишь с трудом обошедший “Шайтанские аяты”, – Мэриан даже поделилась этим своим сравнением с самим Уильямом Голдингом. Это было уж совсем напрасно. А через два дня после того, как Мэриан дописала “Джона Доллара”, они втроем, с дочерью Мэриан Ларой Порзак, третьекурсницей Дартмутского колледжа и многообещающим фотографом, полетели отдыхать на Маврикий. Остров этот, к счастью, вполне обитаемый, и перспективы “человечины-гриль” перед ними не возникало. До того он ни разу не бывал на “райских островах” и теперь с удовольствием предвкушал ленивые радости пляжной жизни – последняя книга вытянула из него больше сил, чем все написанное раньше. Пока он нежился на песке, Эндрю Уайли в Нью-Йорке и Гиллон Эйткен в Лондоне принялись рассылать рукопись “Шайтанских аятов” по редакциям, колеса издательской машины пришли в движение. Он плавал в воде, которая была чуть ли не теплее воздуха, любовался тропическими закатами, пил коктейли с фруктами и воткнутыми в них зонтиками, ел вкуснейшую, выловленную неподалеку от маврикийских берегов рыбу под названием острозуб и все представлял себе, как Сонни Мехта в “Нопфе”, Питер Майер в “Вайкинге”, неизвестные ему редакторы в “Даблдей”, “Коллинзе” и прочих издательствах читают его объемное и не самое обычное произведение. Он привез с собой полчемодана книг, чтобы за чтением отвлечься от мыслей о грядущей торговле с издателями. Ее исход был ему далеко не безразличен, но посреди идиллии на берегу ласкового Индийского океана как-то и в голову не приходило, что что-то может всерьез не заладиться.
Тут ему стоило бы вспомнить о птичках, о вымерших нелетающих птицах, легкой добыче для хищников. Ведь Маврикий – это мировая столица, лагерь уничтожения и место массового захоронения исчезнувших с лица планеты нелетающих птиц.
До семнадцатого века L’ile Maurice [53] был необитаемым, что, вообще говоря, редкость для таких больших островов. Зато на нем жили сорок пять видов птиц, из них многие – рыжий маврикийский пастушок, дронт-отшельник и собственно дронт, “птица-додо” – не умели летать. Потом на Маврикии появились голландцы, они хозяйничали там недолго, с 1638-го по 1710 год, но ко времени их ухода ни одного додо уже не осталось – гибли они, по большей части, от зубов привезенных колонистами собак. В целом же из сорока пяти видов птиц на Маврикии полностью вымерли двадцать четыре, а заодно с ними и водившиеся здесь в изобилии морские черепахи и прочие живые существа. В музее города Порт-Луи выставлен скелет додо. Мясо этой птицы обладало отталкивающим запахом, и люди его не ели, но собаки были менее разборчивыми. Едва завидев беззащитную птицу, они бросались на нее и рвали на куски. Это были натасканные охотничьи собаки, не ведающие милосердия.
Голландцы, как и сменившие их французы, выращивали на Маврикии сахарный тростник и для обработки плантаций ввозили африканских рабов. С рабами обходились круто, за любую провинность им отрубали конечности, а то и казнили. В 1810 году остров захватили британцы, в 1835-м рабство на нем было запрещено. Почти все получившие свободу рабы сразу же бежали с ненавистного острова. Чтобы было кем заменить их на
