Мишка рассказывает что-то в другом углу комнаты, пробует на одноклассниках свои новые шутки. Зачем он это сделал все, зачем растревожил, разбередил, зачем ему нужно было это путешествие из сентября в апрель, не знаю, я об этом подумаю позже, а сейчас Женька рассказывает мне, что уже не поет. Пел долго в ресторане, потом бросил, он сейчас профессиональный фотограф. В подтверждение этих слов у него с плеча свешивается аппаратура. И, конечно, он кричит всем:
"А ну-ка, встаньте все вместе, сейчас будем фотографироваться". Все, шумя и толкаясь, выстраиваются. Женька отходит в дальний угол, примеривается, смотрит в объектив, что-то ему не нравится, он переходит в другой угол и говорит: "Улыбайтесь". И еще говорит, нет, это уже я говорю: "А птичка? "
"Вылетит, - говорит Женька и смотрит на меня понимающе, - вылетит обязательно, а куда она денется..."
Райтер-Задорнов
Настоящая фамилия Михаила Задорнова - Райтер....
Ну-ну, расслабьтесь, господа сионисты и, наоборот, антисемиты: это всего лишь шутка, имеющая, однако, реальную жизненную почву.
Однажды на съемках одной ТВ-передачи о книгах, которая осуществлялась почему-то в ресторане, к Задорнову подошла хозяйка этого заведения, крутая дама лет сорока - шестидесяти, улыбнулась, сверкая всем золотом своих зубов, и попросила автограф. У Михаила ничего не было с собой, кроме визитной карточки, отпечатанной с одной стороны на английском языке. На этой стороне он и расписался.
- А что тут написано? - спросила крутая дама, желая хоть ненадолго продлить знакомство с кумиром своих телегрез.
- А-а, тут по-английски, - рассеянно глядя по сторонам, сказал Михаил.
- А что по-английски? - кокетливо брякнула золотой (опять же) цепью дама.
- Ну... Задорнов, райтер...
Дама оцепенела.
- Как Райтер? - потрясенно прошептала она.
- Вот так. Райтер. Писатель, значит.
- Я понимаю, что писатель. Кто ж не знает, что вы писатель. Но простите...
ваша настоящая фамилия - Райтер? - Тут она совсем перешла на шепот, вероятно, чувствуя себя сейчас резидентом, напавшим случайно на важную государственную тайну. Она округлившимися глазами таращилась на Задорнова, а затем, быстро оглянувшись, напряженно и тревожно спросила:
- Вы еврей?..
- Да нет же, - терпеливо объяснял тот, - "райтер" по-английски писатель.
Вот тут так и написано: "Zadornov. Writer".
Но дама, распираемая изнутри сенсацией, понимать не желала. "Шо, я не понимаю? - сияло на ее счастливом лице. - Мы ж свои люди. Задорнов - это для конспирации, а Райтер - это настоящее".
- Так вы не еврей? - уточнила она с лукавством, означавшим, что, мол, меня вы можете не стесняться, говорите, что вы эскимос, я поверю.
Задорнов уже начинал злиться, и она это увидела.
- А выглядите вы все равно хорошо, - сказала она и отошла.
Михаил только руками развел. "Никогда наша страна не оскудеет идиотами",- вспомнили мы тогда фразу Александра Иванова, ведущего телепередачи "Вокруг смеха", с которой началась задорновская слава. Наши идиоты и их идиотства - питательная среда для всех писателей-сатириков, и Задорнов тут не исключение. Но он умеет все эти идиотства подмечать и выявлять так, как мало кто умеет, поэтому его слава заслужена и персонифицирована: его интонации, его сарказм ни с чем не спутаешь. Как никто он умеет сделать из политика болвана (впрочем, и наоборот тоже); и совсем не случайно его слава достигла апогея именно в тот момент, когда наша знаменитая перестройка достигла, в свою очередь, абсурда. Он этот абсурд угадал чуть раньше, чем тот фактически состоялся. Это, кстати, у него часто бывает. "Прогноз" Задорнова часто сбывается, и это даже несколько страшновато. А в пик абсурда перестройки он увенчал его, как елку верхушкой, своим поздравлением с Новым годом всего постсоветского народа. В полночь. Вместо президента. По телевизору и радио, под бой кремлевских курантов.
- Страна дошла, - шутил он тогда, - сатирик вместо президента.
Однако не дошла. Все доходит и доходит... Причем веками. И это неисчерпаемый источник вдохновения нашего героя.
Вообще президентам от него достается сильно: и старым, и новым, и, по-моему, даже будущим; причем тогда, когда это вроде как нельзя и, уж во всяком случае, опасно.
Это потом редко кто не пинал М. С. Горбачева, не понимая, что служит живой иллюстрацией к басне Крылова о поверженном льве и об осле, который с наслаждением вчерашнего раба его лягает. Однако, пока он был не повержен, пародисты и сатирики язвили и пародировали только по своим кухням, а Задорнов уже делал это на огромных концертных площадках, о чем, наверное, жалеет сейчас, ибо Михаил Сергеевич выглядит сегодня рафинированным интеллигентом по сравнению с некоторыми действующими императорами политики и экономики. Ну что же, над ними он смеется сейчас, и опять, как правило, начинает это первым, а все остальные собратья по цеху уже потом легко скользят по проторенной им, Задорновым, лыжне. В нем есть и отвага, и злость.
Мне известны все раздражения и недовольства по его поводу со стороны некоторых патриотов "чистого" искусства и литературы. Я слышал от них, что он, мол, работает на потребу публике, что временами опускается до пошлости и т. д. и т. п. У меня только одно возражение: эта "публика" составляет сейчас 99% населения, и надо это признать, успокоиться и перестать кичиться тем, что ты наслаждаешься музыкой Шнитке и перечитываешь ночами Шопенгауэра.
И для этих 99% кто-то должен что-то делать. Правда, тут есть нюанс...
Если уж ты заставил слушать себя всю эту публику всеми средствами, имеющимися в твоем распоряжении, даже животным хохотом над сомнительными шутками, дальше ты не имеешь права не делать хотя бы попыток лечения их вкуса и нравственности; не имеешь права продолжать кормить их только тем эстрадным попкорном, к которому они уже привыкли и глотают не разжевывая.
Так вот, Задорнов эти попытки делает. В каждом его концерте есть два-три момента, когда он всех подводит к зеркалу и заставляет посмотреть на себя если не с отвращением, то с испугом. Можно винить все и всех вокруг, но это путь тупиковый. Надо учиться спрашивать с себя. И он эту простую, но крайне важную мысль старается постоянно внушить залу, который с изумительным даже для русского человека мазохизмом ржет над тем, что он глуп, жаден, необразован и бессовестен. Что вы думаете, Задорнов не знает, где он заигрывает с залом? Знает, уверяю вас, он ведь дома Толстого читает, а не Маринину, но он большой хитрец и хорошо понимает, что с этой публикой разговаривать на санскрите бессмысленно; им надо по-русски и так, чтобы они хоть что-нибудь поняли.
Кроме того... Внимание! Сейчас я открою вам одну страшную тайну, но это будет строго между нами: Задорнов сентиментален. Только тайной склонностью к сантименту можно объяснить ту самую встречу с одноклассниками, которую он организовал. А весь его цинизм - это не только отрезвляющий душ для лоха, но и горькая, проверенная опытом убежденность в том, что патриотический пафос наших руководителей, бесконечные вскрики о том, что надо в очередной раз спасать Россию, - блеф и прикрытие. Задорнов знает, что спасать надо себя, каждому, персонально; он знает и не понаслышке, что всякая большая политика - это как раз и есть настоящий, беспредельный цинизм; а его личный цинизм заключается в единственном правиле, которым он руководствуется и которое его никогда не подводило. Что бы ни произошло вокруг, Задорнов ищет ответ на простой вопрос: где бабки? У кого и в чем денежный интерес, кто в результате хапнет: войны ли это в Чечне или Югославии, финансовый ли кризис или смена правительства - Задорнов задает себе вопрос: "Кому выгодно? кто хапнет?" - и, как правило, находит на него ответ. При этом мало кому известно, что у Задорнова есть простые и совсем невеселые рассказы о нашей жизни, не содержащие ни одной эстрадной репризы, и что они до сих пор мирно лежат в ящике его письменного стола. Читает со сцены он совсем другое, популярность зарабатывает совсем другим и побаивается, что вдруг кто-то обнаружит его добрым и нежным. Если это кто-то из близких и заметит, он смущается и быстро меняет тон или переводит разговор в совершенно другое русло. Нежность и цинизм, лирика и холодная жесткость, сонет и фельетон, красный перец с тортом, Онегин и Ленский в одном лице - вот двуликий портрет Задорнова.
