Потом подарил команде свой портрет и расписался в историческом журнале корабля. Теперь команда пошла его свергать, а портрет все еще висел в центральном посту. Непорядок! Матрос снял рамку, выбрал фото длиннолицего человека во френче и с бобриком. Рамку засунул за трубу вентиляционной магистрали — сгодится еще на что-либо путное, а скомканное фото выбросил из люка в воду.
Восстановив справедливость, Землянухин почувствовал себя лучше. На душе полегчало, и глаз ныть перестал. Он не сомневался, что Митрохин с «ершонцами» обойдутся с Керенским точно так же. Попался бы он им в руки!
Вадиму в своих планах Грессер отводил простую, но очень важную роль. По его команде с мостика сын рванет рычаги стрельбовых баллонов. Торпедные аппараты к выстрелу приготовит он сам, минер первого разряда. Дело стояло лишь за механиком, который смог бы запустить дизели. За ним, третьим членом их отчаянной команды, и направлялся кавторанг. Он не сомневался, что инженер-механик с «Тигрицы» лейтенант Павлов, трудяга и колдун над моторами, после трех лет общего смертельного риска пойдет за ним в огонь, воду и медные лодочные трубы. Тихий, скромный, покладистый офицер.
Разумеется, его тоже не следовало посвящать в план до конца. Главное, чтобы Павлов сейчас оказался дома, у себя на Петровском острове. Грессер бывал у механика на крестинах дочери и хорошо знал, как отыскать его дом в задних дворах Петровского Проспекта.
Он спрыгнул в рассыльную моторную лодку. За руку поздоровался с ее бессменным водителем — старым порт-артурцем отставным кондуктором Чумышем.
— «Како» «Живете», «Люди»? — назвал набор сигнальных флагов Грессер, заранее зная, что старый крейсерский сигнальщик ответит неизменным— «НХТ». Для морского уха сочетание этих букв звучит весьма жизнеутверждающе.
— А сынок-то ваш — орел, — польстил Чумыш отцовскому сердцу, правя под средний пролет Дворцового моста. — Добрый моряк будет.
— Хочу к себе на лодку юнгой взять. Что скажешь, Зосимыч?
— Дело стоющее, — одобрительно кивнул старик. — Под отцовским доглядом оно надежнее…
На этом оба замолчали, настороженно вглядываясь в мосты и гранитные берега, где мельтешил вооруженный люд. Могли и из озорства пальнуть…
За Тучковым мостом Чумыш сбавил обороты и плавно приткнулся в бухточку острова, откуда начинался Петровский проспект.
— Если через час не вернусь, возвращайся на стоянку, — предупредил Грессер и скорым шагом двинулся к дому механика. Но у первого же перекрестка из-под земли выросли трое — бородачи с погонами пулеметного полка и молодой мастеровой, опоясанный солдатским ремнем с навешанными бомбами.
— Далече путь держим, господин хороший? — поинтересовался бомбист с вежливостью, не предвещающей ничего хорошего. Бежать было поздно, да и благоразумие подсказывало, что лучше оставаться на месте.
— Иду к старому другу. Он здесь живет тремя домами дальше.
Один из солдат зашел за спину и обхлопал Грессера по бокам.
— Локотки-то, барин, разведи, а то несподручно… От она игрушка кака! — зацокал языком солдат, извлекая из кармана грессеровского дождевика офицерский наган.
— Это что ж, другу в подарок?! — покачал на ладони наган мастеровой.
— Да чего тут лататы разводить, — прогудел второй пулеметчик. — С ходу видно — контра. К стенке его — и весь разговор.
И снова, как у окна утром, грудь кавторанга ощутила металлический холодок нательного креста. «Все. На этот раз не отвертеться, — леденящей безнадежностью осознал он, — и так весь день немыслимо везло. Боже, Вадим будет ждать…»
— Шагай! — подтолкнул его солдат к кирпичному брандмауэру. Грессер с ужасом обвел глазами пустырь: неужели здесь, в этом унылом захолустье, оборвется его жизнь?
— Погодь, Аким, — остановил пулеметчика мастеровой. — Тут птица не простая. Надо кой-кому его показать.
Грессера отвели в полуподвальчик бывшего трактира, где, сидя на столах и не выпуская из рук винтовок, отчаянно дымили махрой солдаты, фабричные, несколько студентов — то ли пережидали непогоду, то ли ожидали команды. Среди разношинельного люда мелькали и флотские бушлаты. К одному из них подвели кавторанга. Широколобый с волчьим раскосом боцманмат[20] хмуро глянул:
— Кто такой и куда направлялся? Почему с оружием?
«Ершъ» — ударили в глаза Грессеру литеры с заломленной бескозырки, и сердце запрыгало — вот оно, спасение! Он еще не знал, каким образом оно произойдет, но инстинкт безошибочно определил: буду жить! И от этой ликующей мысли Грессер улыбнулся, и улыбка вышла весьма натуральной. Он протянул боцманмату руку и радостно, будто старому знакомому, выдохнул.
— Здравствуйте, товарищ!
Этот жест, как и улыбка, были столь непритворны, что хмурый боцман невольно пожал ладонь.
— Ваш новый командир, — представился пленник. — Капитан 2-го ранга Грессер. Назначен на «Ерш» морским министром и Центробалтом. Вот выписка из приказа.
Моряк недоверчиво пробежал строчки, изучил печать, потом вернул бумагу и нехотя назвался:
— Представитель судового комитета Митрохин. Он же командир отряда Красной гвардии… Ежели вы на «Ерш» назначены, так почему вы здесь, а не на лодке?
— Иду за механиком, — охотно пояснил Грессер. — Он здесь живет. Хочу принять корабль как полагается. Тем более, что он не совсем еще готов.
— Хорошо, — согласился Митрохин. — Вас проводят.
Он отошел к мастеровому с бомбами, и кавторанг краем уха уловил обрывок фразы «…если врет — в расход».
Провожали его пулеметчик Аким и рабочий парень. Грессер уверенно привел их на пятый этаж серого доходного дома. Дверь открыла худосочная бледная шатенка — жена Павлова.
— Инженер-механик лейтенант Павлов здесь живет? — официально спросил кавторанг — нарочно для своих провожатых.
Женщина секунду вглядывалась, потом с облегчением улыбнулась.
— Николай Михайлович! А я вас не узнала… Какая досада, Саша уехал к сестре на Лиговку… Могу дать вам его адрес.
Грессер записал и попросил конвоиров отвести его к Митрохину.
— Дайте мне провожатого на Лиговский проспект, — попросил он у боцмана. — Иначе меня снова задержат.
Широколобый усмехнулся:
— Шибко кореша мои понравились? Отпустить не могу. Не имею права отряд распылять… Так что добирайтесь сами. А уж лучше, мой совет, в такой день дома посидеть. На службу счас не к спеху… Подождет служба.
— Спасибо за совет. Но корабль я должен принять сегодня. И прошу вернуть мне мое оружие, — сыграл Грессер ва-банк. Митрохин усмехнулся:
