Кто-то замечательно сказал: в того, кто стреляет в свое прошлое, выстрелит будущее. И заблуждаются сегодня те, кто надеется, что сегодняшний аморализм им не отзовется. Запищат, будет поздно. И те, кто сегодня у власти, и те, кто при этом присутствует. Сколько таких умников уже было: ну, уж меня-то пронесет. Нет, дорогие, не пронесет. Каждому, я уж не говорю про Высший суд, но здесь еще, на Земле, будет отмерено полной мерой.
* * *
Наш чудесный Сергей Аверинцев сказал: «Нам свойственна какая-то кружковость сознания». Я бы уточнил: мафийность. У нас все объединяются в кружки, партии… Испокон веку. В цивилизованных странах человек один. А у нас… Партия меж тем слушает да ест. Все эти организации, конечно, еще не таковы, чтобы с ними считаться. Но их ведь и на будущее не берут в расчет. Вон министр обороны поздравляет нас: желаю Вам, стало быть, дорогие друзья, счастья, здоровья и выполнять решения партии. Ребята, какой партии?
1990 г.
* * *
Сейчас партаппартчики живут словно в другом измерении. Они никак не могут понять, как же много людей их ненавидят. Партии с такой репутацией нельзя доверять. Коммунистам не отмыться за дедов и отцов. А большевики опять выходят…
«С человеческим» лицом ли, еще с каким… Поменяйте идею, тогда и приходите к народу с разумным, добрым, вечным. Нельзя же, в самом деле, пролив море крови, тупо настаивать: мы по-прежнему верны своему выбору. Сколько вас? Ну, оставайтесь со своим выбором, мы сделаем вам резервацию внутри страны, стройте там коммунизм. А остальным дайте жить, как им хочется. Дайте им воспитывать детей, не напяливайте на них красные галстуки, не заставляйте клясться именем Ильича, может, у них другие кумиры…
1991 г.
* * *
Что касается убеждений, я просто нормальный человек. Как и большинство людей в стране, ни в какие движения не вливаюсь. Всю ущербность большевизма понимал с юных лет. Я не бунтовал, но и не был поклонником той власти. И когда я ругаю нынешнюю власть, то основываюсь на своих, сегодняшних, скверных ощущениях, а не тоскую по прежним временам.
1990 г.
* * *
Сегодняшняя власть обязана, как декларировал президент, еще не будучи президентом, отказаться от всех привилегий, за исключением, может быть, служебных машин. А что она творит? Демонстрирует, как она дистанциирована от народа, позволила своему аппарату воровать, как ни в какие времени. Ни Карамзину, ни Гоголю такое и не снилось!
* * *
Я не верю, что такой переходный период может принести в нашу жизнь нравственность. Потому что четко знаю: из бесстыдства нравственность не вырастает, а из воровства — сострадание. Разве можно, погрузив страну в такое болото, получить чистых людей? Экономические трудности перенести можно. Но когда чиновники уговаривают народ потерпеть, а сами, ни на секунду не останавливаясь, воруют, вот это уже, извините…
1991 г.
* * *
До чего же заразная штука, эта наша советская действительность, если даже новые вроде бы порядочные люди, получив власть, тут же начинают обрастать бюрократическими привычками. И вспоминается мне одна притча, в которую так не хочется верить. Умирает старый шейх, и народ ликует: вот придет новый, молодой, честный. А старый прохвост им и говорит: «Ребята, посмотрите-ка на мою кубышку, она совсем полная, а новый шейх придет с пустой».
* * *
Каждый из нас имел ожог от соприкосновения с этой властью. За короткое время чиновникам удалось так основательно дискредитировать идею демократической России, что теперь очень многие, может, даже несколько поколений будут считать, что наша страна в принципе не приемлет демократии. Когда есть общественный идеал, когда мы все хотим вытащить страну из пропасти, это понятно. Но когда чиновники со скукой смотрят в окно, в то время, как ты излагаешь им нужды и беды, да не собственные, а той же культуры, а в решающий для них момент, сбившись в стайку, вновь братаются с интеллигенцией, это выглядит пошло.
1990 г.
* * *
По моему глубочайшему убеждению, пока эта бывшая партийная номенклатура у власти, добра в России не будет. Вчера он работал, скажем, у Гришина, сегодня также доблестно трудится на демократической ниве. Не верю я в это! У него навыки другие — на собственный карман. А его цинизм позволяет работать на любую идею.
* * *
Опасения «вдруг коммунисты придут?» напоминает мне большевистское «только бы не было войны!» Что значит придут коммунисты? Во-первых, ежу понятно, что в прежнем своем виде они уже никогда не придут. Во-вторых, они уже вкусили деньги, многие из них в коммерческих структурах, зачем же им возвращаться в ортодоксальную казарму?
* * *
Народа нет. Это такое понятие… Вот бабка и партиец в лимузине — оба народ, и оба, увы, типичны. А мы: народ!!! И все упали на колени. Я не такой. Я считаю, что подлаживаться не следует. Пушкин, правда, сказал: искренним быть физически невозможно, можно не врать. А люди благодарны, когда им не врут, и они чувствуют это. Мы все хужеем на глазах, но надо хоть не фальшивить.
1990 г.
Давай поглядим друг на друга в упор,
Довольно вранья.
Я — твой соглядатай,
Я — твой прокурор,
Я — память твоя.
* * *
У каждого есть свой выбор. Был он, наверное, и у меня. Была и у меня возможность по-другому выстраивать жизнь, в том числе и личную, в каких-то ситуациях вести себя иначе, чем вел. Однако сложилось так, как сложилось. Надо этого и держаться: установленного и естественного тебе образа жизни и мысли.
* * *
В прошлом вижу самое разное. Чаще всего всякие пакости. В молодости мало думаешь, больше делаешь. Детство свое я не люблю. Не могу сказать, что оно было уж совсем безрадостное, но вспоминать не хочется.
* * *
Вообще-то я провинциал. Мои детство и юность прошли в чудном южном городке Ашхабаде. Люди там тоже южные, горячие. Поэтому драться приходилось много. Небесполезное для жизни занятие. У меня тогда странноватое амплуа было. С одной стороны, я дружил с местными газетчиками, считал себя гуманитарием, даже стихи писал, а с другой — наступал вечер и с ним его законы…
* * *
Нос мне действительно переломали. А то, что в тюрьму мог сесть — неправда. Был один инцидент, когда меня взяли в Ашхабаде. Подошел наряд прямо в кафе, и, ничего не объясняя, повязали. Потом оказалось, что меня подозревали в убийстве: кого-то шлепнули в округе, и кто-то сказал, что убийца похож на меня. Когда меня выпускали, какой-то товарищ в отделении сказал: «Успокойся, это не ты». Ну, спасибо тебе, отец родной! А то я уж засомневался. Вот и весь мой «тюремный» опыт, остальное — легенды.
