Стоило Альберту 1 июня 1939 года занять кабинет в штаб-квартире “Шкоды”, как стало ясно, что хитроумный упреждающий маневр Зелецкого щедро окупится. Самому Зелецкому, номеру двадцать восемь в “списке тридцати четырех”, наличие Альберта обеспечило безопасный отъезд в Швейцарию, как только в СС появились рапорты о его антиимперском поведении.[115] Как и предполагалась, Альберт использовал любую возможность, чтобы отстоять самостоятельность чешского руководства “Шкоды” и не дать нацистским представителям воспользоваться своими возможностями в целях наживы.
Ко времени вступления Альберта в ряды сотрудников “Шкоды” управленческая структура компании уже находилась под сильным германским влиянием. На самом верху находился эсэсовский свадебный генерал доктор Вильгельм Фосс, который вплоть до назначения Боденшатца являлся опекуном компании. Под ним был совет директоров, включавший семь представителей рейха, в том числе двух людей из Dresdener Bank и министра экономики протектората Богемии и Моравии Вальтера Бертша. Скудный чешский контингент состоял лишь из Хромадко и Вамберского. Кроме того, германские управляющие занимали в концерне большинство ключевых административных должностей.[116] И теперь появился Альберт.
“На заводах трудилось восемьдесят тысяч чехов, и они хотели работать под чешским начальством, а эти люди [немецкие управляющие] хотели, чтобы заводами руководили исключительно немцы, поэтому я ездил в Берлин разговаривать с братом, Германом, и убеждал его, что это невозможно. Я сказал, что, если он хочет, чтобы от “Шкоды” была хоть какая-то польза, ею должны управлять чехи, поскольку иначе от рабочих не будет никакого содействия” – Альберт, прекрасно знавший, как манипулировать братом, так описывал младшему лейтенанту Джексону одну из множества проблем, которые возникли у него с немецкой администрацией “Шкоды”.[117]
Проблемы, которые он постоянно создавал начальству во время работы на “Шкоду”, не ограничивались защитой чешских интересов. Как свидетельствовал Хромадко перед 14-м Чрезвычайным народным судом в Праге, “Геринг всегда открыто выступал против нацизма, и часто так открыто, что я предпочитал в эти моменты не присутствовать… Он всегда отстаивал интересы “Шкоды” и ее чешских сотрудников. Он, насколько мне известно, никогда не использовал нацистское приветствие, и в его кабинете не висел портрет Гитлера, хотя это было обязательным. В моем обществе, а также в обществе других чешских директоров он всегда открыто выступал против Гитлера”.[118]
* * *
Помимо того что во время их знакомства Альберт был в компании некоей прекрасной венгерки, Харвату мало что запомнилось об этой первой встрече. Однако во второй раз Альберт определенно произвел впечатление. Вторая жена Альберта Эрна, союз с которой оказался самым долгим из его четырех браков, страдала от какой-то формы рака дыхательных путей. По рекомендации своего нового босса Хромадко Альберт обратился за помощью в санаторий доктора Харвата. Он хотел, чтобы Харват дал Эрне направление в швейцарский санаторий и бумаги, необходимые для ее путешествия через оккупированную Австрию в Швейцарию. Поначалу Харват не очень хотел связываться с братом Германа Геринга, но, когда Альберт заверил, что он “гражданин Австрии, не является членом нацистской партии и ни интересуется политикой”, Харват охотно ему помог.[119]
Когда они сошлись ближе, Альберт и вовсе перестал сдерживаться. Он говорил Харвату, что “Гитлер и его клика” – это Lustmörder – люди, убивающие из садистского удовольствия, что Гитлер “никакой не немец, а австриец”’ и что Альберту “стыдно за Германию”. Он также снабжал Харвата бесценной информацией о настроениях в немецких войсках и о ходе войны.[120]
На том этапе жизни моральный компас Альберта, по-видимому, стал вновь барахлить под воздействием появления нового любовного интереса. Вскоре после отправки больной Эрны, с которой он прожил шестнадцать лет, в Швейцарию Альберт подал на развод. Избавившись от Эрны, оставив ее, больную, в одиночестве переживать наступивший конец брака и приближающийся конец жизни, он начал ухаживать за бывшей чешской королевой красоты по имени Мила Клазарова. Младше Альберта на двадцать лет, происходившая из зажиточной буржуазной семьи, Мила всю жизнь вращалась в мире высшего общества и высокой моды. Она идеально подходила Альберту. “Моя мать была очень, очень привлекательной женщиной. Отец быстро в нее влюбился, – вспоминает Элизабет Геринг, единственный ребенок Альберта. – И, насколько я могу судить по бумагам и письмам, которые от него остались, они были сильно влюблены друг в друга”.[121]
* * *
С будущей, третьей по счету, женой Альберта познакомили швейцарский посланник в Чехословакии консул Гройб и его невеста Берта Странска на балу в швейцарском консульстве. Альберт и Гройб позже станут сообщниками в организации переправки денег за границу. Используя связи Гройба в швейцарских банковских кругах и его привилегии как швейцарского консула в Чехословакии, им удалось наладить перевод денег на швейцарские счета для помощи еврейским беженцам.[122] СД,[123] как становится ясно из одного отчета, было все известно об этой финансовой операции, но, поскольку под влиянием Гиммлера сотрудники СД думали лишь о том, как бы подорвать власть Германа Геринга, по их мнению, это была лишь попытка обеспечить активам Германа безопасное швейцарское убежище.[124]
Любовь, родившаяся в бальном зале швейцарского консульства, совсем скоро была оформлена как помолвка. У Милы была внешность киноидола Бетти Грейбл: лицо херувима, широко расставленные глаза, румяные щеки, силуэт модели из журнала Vogue. Но в глазах гестапо она была “недочеловеком”, славянкой. Рейнхард Гейдрих, рейхспротектор Богемии и Моравии, был возмущен самой идеей, что брат кумира всех арийцев может жениться на такой женщине. Чтобы дать понять о своем решительном неодобрении, он послал отряд гестапо в семейный дом Милы, и солдаты должным образом перевернули его вверх дном.
Новости об этом скандальном инциденте дошли до аппарата Геринга в Берлине – Герман был в полном неведении относительно помолвки брата. Распоряжавшийся всеми глазами и ушами Forschungsamt (FA)[125] Герман ввиду такого сюрприза немедленно потребовал, чтобы Альберт приехал в Берлин с объяснениями. В Берлине Альберт настоял на своем, сказав, что он не член партии и, таким образом, может поступать как ему заблагорассудится. Он, по-видимому, был настолько убедителен, что Герман под конец встал на его сторону и послал своего адъютанта Боденшатца в Прагу, чтобы сгладить ситуацию с Гейдрихом.[126]
