не сочиняй, точно записывай и наговаривай, что видишь и чувствуешь;
летай дольше, помни: полет стоит дорого;
героем можешь ты не быть, но космонавтом быть обязан...
...После завершения обширной программы подготовки — волнительная пора: экзамены, зачеты (и практические и теоретические). Только в отличие от любой студенческой сессии их огромное множество. Перед каждым полетом надо выдержать по 30-40 таких испытаний. Оценки идут по обычной пятибалльной системе, но экзаменаторы признают только отличные ответы: одна-две четверки допускаются в порядке исключения, а уж тройка вообще исключена.
К каждому экзамену готовимся очень тщательно, засиживаясь далеко за полночь. И все же, когда приходит момент встречи с комиссией, чувствуешь знакомый каждому студенту предэкзаменационный «мандраж».
Хотя почти все члены комиссии знакомые коллеги-специалисты, но экзамен есть экзамен, во время которого жди любых сюрпризов. В приеме экзаменов участвуют несколько сот квалифицированных разработчиков ракетно-космических систем. А ты перед ними — один-одинешенек, и, конечно, без шпаргалок!
Билеты предлагают редко, чаще всего кандидату на полет задают вопросы. За экзамен их набирается порой до полусотни. Так было, когда мне пришлось, например, сдавать систему управления движением.
Как и на всяком экзамене, не избежать и каверзных вопросов, и просто неожиданных, что называется, на сообразительность. Послушают члены комиссии иной ответ, отметят, логично, мол, рассуждает кандидат, да только первоначальная техническая подготовка слабовата...
А за этим в лучшем случае следует рекомендация комиссии — готовиться к пересдаче. Прошло время, не смог повысить уровень, получил тройку — и, как говорят, прощай надежда.
Особенно внушительная комиссия на комплексном тренажере. Нас с Берци почтили высоким вниманием более пятидесяти человек. Представьте, как пришлось поволноваться на этой генеральной проверке.
Вот как, например, на тренажере «сдают стыковку»: по устланным красной дорожкой ступенькам экипаж поднимается в макет корабля «Союз» с отрезанным за ненадобностью приборно-агрегатным отсеком. Задраен гермолюк. Космонавты общаются теперь с экзаменаторами только по радио.
Члены комиссии, обосновавшись у пульта управления, распечатывают конверт, который мы выбрали сами, удостоверив подписями. Естественно, содержание узнаем только теперь: «Ручное причаливание».
На бортовом телеэкране появляется станция, постоянно увеличиваясь в размерах. Слышим команды, сами комментируем наши действия. Шумят двигатели: мы «летим»!
Докладываем: «Работают двигатели причаливания и ориентации, дальность — 90 метров, видим станцию. Подходим, дальность — 50, скорость — 0,3 метра в секунду».
На телеэкранах комиссии та же картинка, но вдобавок еще и наши лица — важно не только справиться с операцией, но и сделать это спокойно, уверенно, без внешнего напряжения.
«Облетаем» станцию, видим стыковочный узел, сигнальные огни. Скоро «касание». Все, «состыковались».
Надо сказать, все тренировки мы прошли хорошо.
Берталан на всех теоретических экзаменах получал одни пятерки.
Он готовился добросовестно и тщательно: проработал все более или менее существенные моменты предстоящего полета.
Но сдача экзаменов — это еще не все. Теперь кандидатам предстоит беседа с техническим руководителем, который дотошно знакомится с нашими ведомостями; не приведись если обнаружится четверка, да еще с каким-нибудь замечанием! Тут уж придется кандидату и краснеть и бледнеть... В следующий раз такого не допустишь.
Достается на собеседовании и дублерам, к ним тоже никакого снисхождения; летишь не летишь, а изволь подготовиться не хуже основного экипажа.
И все-таки главное испытание — это сам полет, где все проверяется от начала и до конца. И опыт каждого такого экзамена — со всеми его плюсами и минусами — в свою очередь становится предметом изучения, ценным пособием для космонавтов, для специалистов — разработчиков космической техники и тех, кто создает программу научных экспериментов на орбите...
Порой можно слышать мнение, вроде бы подкрепляемое успешными, проделанными с ювелирной точностью рейдами межпланетных автоматических станций: а нужен ли вообще на борту космонавт, ведь стартуют же на орбиту и благополучно стыкуются со станцией беспилотные транспортные корабли! Да и сама станция, как полагают некоторые специалисты, может и должна длительное время работать в автоматическом режиме, выполняя сложные научные эксперименты, «наблюдая» и фотографируя Землю, космонавтам в этом случае останется только ненадолго посетить станцию, привезти новые образцы для исследований и технологических экспериментов, кино- и фотоматериалы, проделать ремонтно-восстановительные работы и вернуться назад, прихватив с собой продукцию орбитального автомата. Есть и промежуточный вариант: экипаж трудится на орбите, скажем, три-четыре месяца, затем станция действует в автоматическом режиме, потом снова экспедиция посещения и так далее...
Нынешний уровень науки и техники вполне позволяет создать такие космороботы, и, несомненно, многие задачи автоматы выполняют точнее и быстрее человека. Они безукоризненно справятся с любой формализуемой операцией, то есть с процессом, который можно выразить языком математических символов, запрограммировать. Там, где нужно с особой, часто недостижимой для человека точностью выдать сложную команду, проследить ее исполнение, мгновенно проанализировать ход операции и внести необходимые поправки, автомат незаменим. Он может и самообучаться, быть гибким и даже в известной мере находчивым. И уж конечно ему неведомы страх, растерянность, чувство дискомфорта...
Но неспроста я оговорился по поводу находчивости автомата — «в известной мере». Да, при нештатной ситуации робот молниеносно переберет все записанные варианты, но окажется беспомощным, если в его электронной памяти не предусмотрена та или иная ситуация. Я не имею в виду сложные и весьма совершенные роботы, которые способны к избирательности «мышления», могут обобщать поток самой разноречивой информации, а главное — принимать однозначное решение. Ни по габаритам, ни по надежности эти лабораторные образцы еще не подходят для практической космонавтики.
Как раз слабости нынешней, а вероятно, и будущей автоматики подчеркивают силу человека, обладающего моторным ассоциативным мышлением; даже не перебирая в уме сотен вариантов решения, он может сразу, интуитивно, найти единственно правильный. Способность вычленить из прошлого опыта нечто похожее, близкое, проверить рабочую гипотезу и сделать правильный шаг — это бесценное, немоделируемое свойство человека не заменят пока в космонавтике никакие автоматы.
