Когда на экране появился какой-то новый расчет, Чаплыгин заметил:
— Николай Егорович, у вас коэффициент не тот!
—: Как не тот? — всполошился Николай Егорович, подходя к экрану. — Разве не тот?.. Да, действительно не тот, — согласился он, когда заметил ошибку, и, забывая, что перед ним не доска, а экран, послюнил пальцы и стал стирать световую формулу.
Жуковский иногда ошибался в том или ином математическом соотношении, но конечный вывод у него всегда был правильным: геометрический склад ума подсказывал ему правильный результат.
Чаплыгин не ошибался почти никогда. Единственный раз в жизни он усомнился в своей правоте, убежденный экспериментальной проверкой его предположений, и в этот единственный раз прав был он, а ошибочным оказался неточно проведенный эксперимент.
Сергей Алексеевич сиживал на научных докладах как бы дремля, с полузакрытыми глазами, но в ту минуту, когда вы готовы были бы поклясться, что он давно уже потерял нить рассуждений докладчика, ученый вдруг приоткрывал глаза и говорил:
— Иван Николаевич, а почему у вас тут плюс?
— Как почему? — отвечал докладчик, готовый пуститься в длинные рассуждения, чуть ли не с самого начала. — Изволите видеть, я взял…
— Да нет, вы проверьте, Иван Николаевич, — прерывал его Чаплыгин, — тут не плюс!
И неизменно оказывалось, что Чаплыгин, контролировавший речь докладчика, замечал малейшую ошибку в сложнейшем выражении, для которого едва хватало большой доски аудитории.
Чаплыгин начал с разработки математических идей своего учителя, высказанных им попутно в курсе гидродинамики, и до конца жизни оставался «лучом света для практиков», но не инженером-конструктором, которым он удивлялся не менее, чем удивлялись они ему.
Однажды талантливые ученики Жуковского К. А. Ушаков и Г. М. Мусинянц демонстрировали Сергею Алексеевичу аэродинамические весы, построенные ими. Это была «очень умственная штука», как любил говаривать Ушаков: весы не только показывали силы, действующие на модель в аэродинамической трубе, но тут же показывали и поправочный коэффициент к расчету.
— Удивляюсь, как могут люди выдумывать подобные вещи! — сказал Сергей Алексеевич.
Жуковского нельзя было удивить никаким самым хитроумным устройством, которые придумывал он сам или его ученики.
— Машинки надо любить! — с ласковой нежностью говорил он, сидя на корточках в лаборатории и приводя в действие какой-нибудь необычайный, хотя бы игрушечный, механизм.
Жуковского нередко можно было увидеть в лаборатории, следящего с глубоким вниманием за каким-нибудь опытом. Чаплыгин, будучи студентом, физический опыт провел так плохо, что потом уже никогда не брался экспериментировать.
«Людям, владеющим математическим анализом, кажется он способным охватить всю сложность неизученного природного явления и думается, что после него дело и весь интерес опыта состоит только в опровержении или проверке теории. Люди, владеющие анализом, редко имеют способность и склонность сочинить и выполнить опыт, могущий дать дельный ответ на вопрос, заданный природе», — говорит о людях, подобных Чаплыгину, Д. И. Менделеев.
Математика для Чаплыгина была искусством строгих логических решений. Оставаясь полным хозяином в своей области, он не мешался в чужие. Делать практические выводы, производить опыты он предоставлял другим.
Владимир Васильевич Голубев рассказывал нам, как однажды, сидя за шахматами с Чаплыгиным, он заметил с усмешкой:
— А не странно ли, Сергей Алексеевич, что вот я профессор механики, а в доме у меня один молоток…
— А у меня и молотка нет! — спокойно ответил Чаплыгин.
Удивляясь искусству практиков механики, Чаплыгин в то же время почти каждой своей работой освещал неясные стороны загадочных явлений, с которыми они сталкивались.
Совместная работа Жуковского и Чаплыгина в деле, имевшем такое колоссальное значение для мировой авиации, чрезвычайно интересна и сама по себе.
13
ПОСТУЛАТ ЧАПЛЫГИНА — ЖУКОВСКОГО
Цель творчества — самоотдача,
А не шумиха, не успех.
Позорно, ничего не знача,
Быть притчей на устах у всех.
Пастернак
Очередной XII съезд русских естествоиспытателей и врачей собрался снова в Москве. Заседания его происходили, как обычно, в зимние каникулы, с 28 декабря 1909 года по 6 января 1910 года.
Сергей Алексеевич участвовал в его заседаниях как член распорядительного комитета. На торжественном открытии в белоколонном зале Дворянского собрания его посадили за столом президиума.
Проходя мимо зеркал в кулуарах, он вспоминал свой первый съезд. Те же зеркала отражали не того студента с юношески пухлыми губами, каким он был пятнадцать лет назад. Усы и борода скрыли характерные губы, голова приобрела горделивую посадку, львиная грива волос придавала его пополневшей фигуре достоинство и величественность.
Появляясь на заседаниях секций, он уже не называл себя: популярность ученого освобождала его от этой стеснительной необходимости.
На открытии геологической секции В. И. Вернадский выступил с докладом «Парагенезис химических элементов в земной коре». Доклад знаменовал новый период в жизни ученого — период геохимических представлений на фоне новой атомистики.
По возвращении из Англии, где он присутствовал на Дублинском конгрессе британской ассоциации наук в августе 1908 года, Владимир Иванович провел не один вечер с Чаплыгиным. Он рассказывал ему о новых исследованиях радиоактивности, о докладах Джолли, Том сона, Релея, Резерфорда, об устройстве атома.
Сергей Алексеевич поспешил в соседнюю аудиторию, где физиологическую секцию открывал академик И. П. Павлов. Заседание началось чествованием ученого по случаю полученной им Нобелевской премии за выдающиеся работы по пищеварению. Теперь Павлов уже несколько лет работал в иной области физиологии, исследуя нервную деятельность высших животных, до человека включительно. Доклад его освещал дальнейшие перспективы совершенно нового раздела физиологии, которому он посвящал вторую половину своей жизни.
Сергей Алексеевич зашел в секцию, когда официальная часть заседания уже закончилась и Иван Петрович просто беседовал с окружавшими его участниками съезда.
Председателем секции воздухоплавания, впервые организованной на съездах русских естествоиспытателей и врачей, был избран Жуковский, открывший работу секции 31 декабря. Вопросы воздухоплавания на этом съезде оказались в центре внимания и участников съезда, и гостей, и представителей печати. Интерес этот легко объясним: техника вплотную подошла к полному разрешению задачи о механическом полете на аппаратах «тяжелее воздуха». Очередь была за наукой. От ученых ждали теоретических обоснований технического чуда не из простого любопытства: без теории не мыслился технический прогресс в завоевании воздушного океана.
