Александр Суворов».
Знаменательный документ! Скорые переходы по бездорожью, в опасном бунташном крае — это подвиг.
Державин со своим отрядом тоже продвигался к Узени в поисках Пугачёва: лазутчики дали знать, что после поражения при Красном Яре самозванец скрылся в районе Узеней. Крестьянам из своего отряда Державин раздал по пять рублей и послал их врассыпную искать «злодея». Посланцы Державина увидели кострище, вокруг которого сидели сообщники Пугачёва, предавшие своего императора. Державин опоздал: самозванца уже передали Симонову, коменданту Яицкого городка. И всё-таки посланцы Державина явились к поручику с пленником — то был пугачёвский полковник Мельников. Гаврила Романович допросил его и под надёжной охраной направил к князю Голицыну. То был далёкий путь — более ста вёрст. Князь припишет поимку Мельникова своим личным стараниям.
Обстоятельства встречи с Паниным в Симбирске и передачи пленённого Пугачёва Пушкин записал по воспоминаниям премьер-майора Рунича, который был тогда начальником конвоя: «Панин, заметя, что дерзость Пугачёва поразила народ, столпившийся около двора, ударил самозванца по лицу до крови и выдрал у него клок бороды». В Москву Пугачёва везли уже с внушительным конвоем без участия Суворова. Приметим ментальное различие: Панин не может удержаться от расправы над пленником. Он презирает мужика, бунтовщика, душегуба. А Суворов с любопытством разговаривает с Пугачёвым, интересуется военным искусством самозванца. Пополняет свои тактические знания! Для него Пугачев — преступник, бунтовщик. Но и казак, оступившийся, но боевой товарищ. Ведь хорунжий Пугачев служил в армии, храбро бился в армии Чернышова в Семилетней войне — возможно, сражался рядом с Суворовым… В 1764-м вместе со своим полком был направлен в Польшу — ещё до войны с конфедератами. Потом — война с турками, ранение, тяжкая болезнь. Путь простого солдата, казака, на таких держалась воинская империя. Для Суворова воинское братство значило больше, чем для Панина. И в мужике он видел человека.
Короткий отпуск в Москве с женой — и снова Суворов прибывает на Волгу. Продолжается его миссия по искоренению мятежа. Суворов энергично добивал «остатки пугачёвских шаек» и боролся с башкирской смутой. (Любопытно, что отец героя башкирского восстания Салавата Юлаева в 1772 г. участвовал в боевых действиях русской армии против польских повстанцев. И Салават, и его отец оказались в рядах бунтовщиков, а в конце ноября 1774 г. были арестованы отрядом поручика В.Лесковского.) В разорённых войной областях начался голод. Панин и Суворов приняли меры к смягчению последствий бойни: были устроены провиантские магазины. Для пострадавших губерний — Нижегородской и Казанской — Панин на казённые деньги закупает 90 000 четвертей хлеба. Торговцев, повышавших цены на хлеб, считали мародёрами и строго наказывали, как в военное время — вплоть до смертной казни. Крестьянам простили недоимки — и начали взимать с них подати с сентября 1774 г. «с чистого листа». Если бы не эта деятельность Панина и Суворова — вряд ли пугачёвщина была бы искоренена. Ведь на место одного самозванца мог прийти другой — как это случалось в Смутное время XVII в. О предпосылках смуты немало рассуждал и новый знакомец Суворова — гвардии поручик Гаврила Романович Державин. Суворов был доволен его активностью в деле поимки Пугачёва, и образ мыслей просвещённого офицера пришёлся генералу по душе. В письме казанскому губернатору Державин прямо называет причину пугачёвщины — «грабительство или, чтоб сказать яснее, безпрестанное взятничество, которое почти совершенно истощает людей».
Свидетелем того, с каким почётом Панин принимал в Симбирске Суворова, был генерал-майор Павел Сергеевич Потёмкин — троюродный брат будущего князя Таврического, к тому времени — влиятельного противника панинской партии. Потёмкин не подчинялся Панину, в бунтарных краях установилось двоевластие. Проводя следствие по делу Пугачёва, П.С. Потёмкин посчитал за благо интерпретировать Екатерине события тех дней в невыгодном для Суворова духе. И никакого Андреевского ордена!..
Наконец, было решено провозгласить победителем Пугачёва полковника Михельсона (действительно разгромившего войска самозванца). Ценивший Суворова Г.А. Потёмкин всё-таки предложил императрице наградить старательного генерал-поручика. Сохранившийся письменный ответ императрицы был резок: «Голубчик, Павел (Павел Потёмкин . — А.З. ) прав: Суворов тут участия более не имел, как Томас, а приехал по окончании драк и по поимке злодея». Сравнение с Томасом — комнатной собачкой Екатерины — было обидным. Острота императрицы, конечно, была подхвачена столичными кругами. Так была нанесена Суворову одна из придворных ран, которые, по признанию полководца, болели сильнее боевых… То были годы возвышения Григория Александровича Потёмкина — суворовского соратника по первым кампаниям Русско-турецкой войны, который будет смело выдвигать Суворова для великих дел.
Наградой за поволжскую кампанию для Суворова стало только милостивое письмо императрицы от 3 сентября — когда она получила известие о спешном появлении героя Туртукая в районе пугачёвского восстания. В письме Екатерина жаловала ему две тысячи червонцев. За службу верой и правдой в условиях гражданской войны это награда пустяковая…
Череда обидного непризнания заслуг Суворова продолжилась: Гирсов, Козлуджи, Пугачёв… И в 1781-м он будет вспоминать эти печальные обстоятельства в письме к одному из самых доверенных своих корреспондентов, П.И. Турчанинову:
«Подобно, как сей мальчик Кам[енский] на полном побеге обещает меня разстрелять, ежели я не побежду, и за его геройство получает то и то, а мне — ни доброго слова, как и за Гирсов, место первого классу, по статуту, хотя всюду стреляют мои победы, подобно донкишотским. Не могу, почтенный друг, утаить, что я, возвратясь в обществе разбойника с Уральской степи, по торжестве замирения, ожидал себе Св. Ан[дрея]. Шпаги даны многим, я тем доволен! Обаче не те награждения были многим, да что жалко — за мои труды».
Вписаться в виражи придворных партий боевому генералу было нелегко: на этот раз в борьбе Паниных и Потёмкиных проиграл Суворов. А удалился генерал-победитель с берегов Волги уже после кончины отца — генерал-аншефа Василия Ивановича Суворова. Опасная и трудоёмкая работа в Поволжье была выполнена на совесть — и у Суворова снова осталось разочарование, что его обошли награды…
Крым, Кубань, Астрахань — на форпостах Российской империи. 1776–1783
Среди политических оценок Российской империи, увы, превалируют две крайности. Одни оценивают державу с позиций анархического морализаторства. «Тюрьма народов», «жандарм Европы», агрессор… Тёмная восточная сила, мешающая развитию европейской цивилизации, подавляющая всё свободное и живое. Другая крайность свойственна нашим патриотам. Многие из них искренне уверовали в исконный гуманизм России. Твердят, что Россия никогда не вела завоевательных войн, никого не притесняла, а все территориальные приобретения были последствием исключительно оборонительных действий. Оба стереотипа или откровенно лицемерны, или иллюзорны. Россия XVIII в. — воинская держава на пике пассионарности. Она стремилась на Запад и на Восток. Империи Петра Великого был чужд авантюризм мечтателей о мировом господстве. Сказывались старомосковские традиции: Россия умело рассчитывала силы и умела довольствоваться малым. Окажись на троне Екатерины Фридрих Великий или Наполеон — вряд ли в разделе Польши участвовал бы кто-либо, кроме России. И западные владения Ирана и Османской империи русский штык захватил бы без дипломатических маневров…
