Ещё там была карусель. Только вот моторчика у неё не было, а потому следовало раскручивать вручную. Однако это было не интересно. Кому-то же приходилось бегать вокруг, толкая саму карусель и катая находящихся на ней. Я придумал раскручивать её иначе. Стоя на самом круге можно было ногой отталкиваться от внешнего бортика, держась за боковую стойку, по принципу самоката. Тот, кто катался на подобном транспортном средстве, меня поймёт. Именно у самокатчиков я и подглядел этот приём. Таким образом, не надо было бегать вокруг, катая других, а принимать деятельное участие в общем веселье. Тем более, собравшись несколько человек можно было раскрутить довольно быстро. Что я и предложил. Через миг все игрушки были брошены, и народ бросился кататься. Карусель раскрутилась очень быстро. Тогда я просто уселся на освободившегося поблизости коня. Но вот хозяин его, отошедший на несколько минут к стойке, чтобы помочь в ускорении верчения, вернулся, и ему почему-то очень не понравилось, что его лошадь оказалась занятой. Мы не дрались, только поговорили немножко. И я решил, что тут так же пора завязывать, пока паровоз стоит на путях одиноко. Тем более что все стойки заняты, желающих раскручивать карусель хоть отбавляй. Решено, сделано. Миг и я лечу с крутящейся карусели. Ещё мгновение и заветная игрушка у меня в руках. Но тут произошло непредвиденное. Тот, кто играл железной дорогой до меня, так же прыгнул следом, чтобы не допустить к своим владениям какого-то самозванца. Ему не повезло. Он подвернул ногу и, поняв, что не успеет, завопил, как триста бегемотов. Не знаю, могут ли бегемоты орать.
Меня отругали и, как положено, наказали, отправив в совершенно пустую комнату.
Здесь так же было интересно. На столике стоял хоккей. Вместо шайбы на поле покоилась чёрная шашка. Маленькие игроки так и приглашали к себе. Но одному играть в такую игру никак нельзя. Я тихонько выглянул в игровую комнату и поманил пальцем своего соседа по квартире и товарища в уличных шалостях по совместительству. Увидев, какое сокровище тут сокрыто, Павлик обалдел и, прежде чем я успел его остановить, с воплем вылетел в игровую. Поиграть, как вы уже догадались, мне не пришлось. Тогда я отправился изучать прочие помещения этого странного детского сада.
В одной из комнат предо мной открылась картина облачения деда мороза. Здоровенная тётка, работница общепита, натирала свёклой щёки, а две других, привязав к её животу громадную подушку, напяливали сверху шубу. От удивления я стоял разинув рот. Меня заметили не сразу, но зато очень быстро прогнали. Мне ничего не оставалось делать, как вернуться в игровую. Все игрушки, все места на карусели, в общем, всё было занято. Делать было совершенно нечего. Я откровенно скучал. И тут заметил в углу аквариум. О! Как это было здорово. В зеленоватой глубине, слегка подсвеченной сверху лампочкой, лавируя среди водорослей, плавали самые настоящие рыбки. Они подплывали к границе, отделяющей наш мир от их мирка, и смешно, разевая свои беззубые ротики, тыкались в стекло. Потом ныряли вглубь и исчезали в гротах на дне аквариума. Из отдалённой подводной пещеры величественно выплыла рыбка вся в шевелящихся плавниках. Она чинно подплыла к стеклу и укоризненно на меня посмотрела. Потом повернулась и принялась плавать туда-сюда, вдоль стекла, как бы предлагая рассмотреть себя со всех сторон. В созерцании подводного царства я был не одинок. Вскоре слева от аквариума появилась маленькая девчушка. Она всё время задирала голову, так как была совсем маленького росточку. Справа оказался мальчишка с точностью до наоборот, длинный и худой. Он то и дело заглядывал в воду сверху. Мы так были поглощены созерцанием золотых рыбок, что даже не разговаривали. Это зрелище меня так увлекло, что я напрочь забыл про все игрушки в мире. И поэтому не сразу понял, что все куда-то исчезли. Только когда воспитательница взяла меня за руку и потащила прочь от подводного мира, я очнулся и хотел, было, возмутиться, но было уже поздно. Меня поставили в круг, как и всех. Стало совсем скучно. Все орали, как ненормальные, а я глазел на ёлку и мечтал поскорее вернуться к рыбкам. И тут в комнату вошёл дед мороз. Он начал кривляться, пританцовывать, топтаться, делая вид, будто пляшет, хлопать в ладоши, издавая при этом своими рукавицами звук выбивания ковра. И тогда я сказал, подвернувшемуся как раз под руку, Павлику, что это не дед мороз, а наша повариха. Он на меня жутко обиделся. Обозвал вруном и призвал в свидетели соседа Сашку рыжика (нашего соседа из дома № 12, кажется). Такого оскорбления вынести я не мог, а, потому, схватив их обоих за руки, потащил к деду морозу под ёлку. Выбрав мгновение, когда тот остановился, я сильно дёрнул его за шубу. Он недоумённо обернулся. И тогда я громко, чтобы слышали эти не верящие, спросил:
Тётя, зачем вы нас обманываете? Ведь это вы украли шубу настоящего деда мороза и в столовой переоделись. А настоящий сгорел. Я сам это видел…
Через несколько минут я бежал по ночному посёлку домой в совершенном одиночестве. И лишь круглая, щербатая луна, моя постоянная спутница и проводница со школы, смотрела на меня с чернильно-чёрного неба, улыбаясь своим голубым, щербатым ртом.
А вот и то место, где когда-то был этот детский рай!..
(Фото № 38 — Муз. Школа 1968)
Бег под луной. Нет, я не бежал. Я просто шёл. Медленно, не спеша. Постоянно глядя ночному светилу в лицо. В его круглую, улыбающуюся мордашку. Нелепая, тёмная точка на белом снегу. Я-то разбегался и летел над сугробами, догоняя её, хитрую луну. А она убегала от меня. А когда я останавливался, и она замирала в чёрном небе, я отходил в сторону, и она шла рядом. Я смеялся во весь голос, она, молча, улыбалась. Нелепая парочка — одинокий волчонок среди спящего посёлка и серебряное блюдце меж редких и столь далёких звёзд. Два странника, разделённых расстоянием и бытием. Я шёл домой, изгнанный теми, среди которых призван был жить. Только где мой дом не знал ни я, ни вечная моя спутница и подруга луна. Там, куда я брёл, набирая полные валенки снега, не ждали меня. Я давно был чужой, никому ненужный зверёк, с большими карими глазами, в которых отражалась та самая луна, что в данную минуту висела над землёй. Я шёл в стороне от фонарей, освещающих расчищенные тротуары. Там, от их света силена блекла и теряла всю свою загадочность, свою особенность, свою таинственность, свою привлекательность. А здесь вот она! Целиком, от серебристо-белого до тёмно-синего цвета. Вся в голубых оспинах, изрезанная прожилками своих рек и морей. С белыми проплешинами горных хребтов. К тому же, там, под столбами, не увидеть, раскинувшийся над головой, ковш большой медведицы. На неё, медведицу, я смотрел редко. Слишком далёкая, слишком недоступная, слишком недосягаемая, слишком грустная от своего одиночества. Её света не хватало, чтобы осветить мне путь. Луна же была здесь, и готова в любое мгновение затмить собой все остальные светила вселенной. От её волшебного света белый снег казался синим. И чем дальше, тем синее.
