Гораздо больше беспокойства Доре причиняли старшие дочери. Их щедрое приданое стало их же проклятием. Дора была довольна, что Фанни и Доди получили предложение от милых молодых людей – наконец-то хоть кто-то в ее семье вступит в законный брак! Радость была преждевременной. На поверку оба зятя оказались проходимцами, которых интересовали исключительно деньги Доры и влияние герцога. Впоследствии Томас Эслоп, супруг Фанни, сбежал от нее в Индию, а Фредерик Марч, муж Доди, довел тещу до могилы.
Дора Джордан в роли Ипполиты
Но в 1807–1809 годах Дора еще не догадывалась, какие беды ждут ее впереди. После блестящих достижений сыновей Вильгельм потребовал, чтобы она оставила лондонскую сцену. Он рассчитывал, что Джордж и Генри сделают военную карьеру, и опасался за их репутацию. Тогда Дора начала еще чаще ездить на гастроли, подальше от потенциального начальства мальчиков. Бат, Лестер, Честер, Лидс, Йорк, даже Дублин. «Свежая публика освежает мне душу. Наверное, то же самое чувствуете вы, джентльмены, когда скачете на свежей лошади», – признавалась Дора.
Ее верной спутницей была дочь Люси, которая тряслась вместе с ней в каретах и делила гостиничные номера. Матушка немного огорчилась, когда 20-летняя Люси вышла замуж, тем более что супруг был старше девушки на 30 лет. После ее замужества Доре пришлось рассчитывать на услуги бывшей гувернантки детей, особы нервной и нерасторопной.
Возможно, кто-то назовет Дору прожженной карьеристкой. Однако по первому же зову близких она прерывала гастроли и мчалась домой. Каждое лето Вильгельм страдал от приступов астмы, а в июне 1810-го приступ оказался таким тяжелым, что Вильгельм едва дышал. Он был уверен, что умирает, и написал Доре, умоляя ее проводить его в последний путь. В это время она выступала в Глазго. Получив письмо, Дора сразу же села в карету. За два с половиной дня она проехала 400 миль, не останавливаясь на ночлег. «Твоя замечательная матушка прилетела ко мне из Глазго за 63 часа, как только услышала, что я нездоров», – похвастался Вильгельм сыну Генри. От присутствия Доры герцогу сразу же полегчало.
* * *В 50 лет миссис Джордан утратила былую стройность и уже не могла бегать по сцене в коротких штанишках, но харизма оставалась при ней. Как писал о ней мемуарист Ли Хант, «хотя она не была ни красивой, ни миловидной, ни даже хорошенькой, не имела образования, не считалась леди, да и вообще не вписывалась в привычные рамки комильфо, но была она такой любезной, добросердечной, такой естественной и полной задора, с прекрасным телом и умом, с такими грациозными ножками и чарующим голосом, с таким счастливым лицом, дарившим счастье другим, что она, казалось, превосходила все требования морали».
На герцога Кларенса годы повлияли иначе. Почти 20 лет он хранил постоянство Доре, но, когда ему перевалило за сорок, у него начался кризис среднего возраста. Дора уже не привлекала его физически. Он начал засматриваться на молоденьких девиц, возрастом едва ли старше его дочерей.
Дора давно подозревала, что этим все и кончится, но надеялась сохранить если не любовь, то хотя бы дружбу. «Нередко я чувствовала, что стесняю тебя в удовольствиях, и от этой мысли мне становится горько даже в кругу семьи. Как видишь, я уже считаю тебя моим старым другом и говорю все, что думаю», – писала она Вильгельму. Возможно, она винила себя в том, что недодала ему любви из-за своих постоянных разъездов. С другой стороны, где еще было взять деньги? Доходы Вильгельма были скудны, и он не вылезал из долгов. Для Доры же было вполне естественно обеспечивать своих близких, как, впрочем, и винить себя за то, что она обделяет их своим вниманием. И если в будущем ее отношения с Вильгельмом остынут, она надеялась, что это не повлияет на их прочность.
Дети считали иначе. Мальчики, особенно пылкий Генри, пришли в ярость, узнав, что отец решил расстаться с матерью. Казалось, что светские сплетницы трепали чье-то чужое имя. Разве мог их добрый и заботливый папа сделать предложение совсем юной девушке, а когда она его отвергла, приставать ко всем женщинам направо и налево? Нет, только не он, только не отец! Он не станет вести себя, как злодей из скверного готического романа. Но именно так он себя и повел.
Когда дело дошло до формального разъезда, встал вопрос о дележе детей, и с этого момента жизнь Доры превратилась в кошмарный сон. По закону, мать имела хоть какие-то права только на детей, которым не исполнилось семи лет – в данном случае, это был Августус и малышка Амелия. Остальные дети принадлежали отцу, ведь когда-то он признал их своими.
Поначалу Вильгельм заверил Дору, что оставит ей всех детей, но отступился от своих слов, когда за дело взялись его адвокаты. Тем хотелось выторговать для клиента наилучшую сделку. Уговорились на том, что дети останутся с Дорой до 13 лет, и на их содержание ей будет ежегодно выделяться 4400 фунтов – четверть доходов герцога. Было, впрочем, одно маленькое «но». В обмен на алименты Дора обязывалась… оставить сцену! Герцог настаивал на том, чтобы она больше не играла в театре. В противном случае она лишилась бы и денег, и детей.
Вильгельм в преклонном возрасте
Казалось, план был разработан с какой-то изощренной жестокостью, которой не ждешь от близкого человека. С другой стороны, эмоционально неразвитый Вильгельм мог просто не догадываться, как он мучает Дору. Поручив дела юристам, он умыл руки.
Дора была оскорблена. Теперь в письмах она обращалась к герцогу «сэр» и подписывалась «остаюсь покорной слугой Вашего Королевского высочества». Но что же ей оставалось делать? Впервые в жизни она оказалась в зависимом положении. Ей приходилось униженно ждать, когда Вильгельм выпишет чек, но он, как многие алиментщики, задерживал выплаты. Дети томились в тесном лондонском доме, мечтая о Буши.
Понемногу у Доры зародились опасения, что если Вильгельм так скоро позабыл ее, то может забыть и детей. А ведь им так нужна его поддержка, чтобы устроиться в жизни. И она приняла тяжкое решение – вернуть детей Вильгельму. В июне 1813 года она привезла их в Буши. «Это было бы смертью для меня, если бы я полностью не уверилась в том, что поступаю так ради их будущего», – писала она.
Вместе с тем, ее выбор означал, что она может вновь вернуться в театр.
10 февраля 1813 года она выступила в Ковент-гардене в комедии «Чудо: женщина хранит секрет». Зал был полон, но Дора подозревала, что зрителей привлекла не столько ее игра, сколько семейный скандал. Тем временем у герцога появилось странное увлечение, которое не покидало его до конца дней: он начал собирать портреты Доры и развешивать их по стенам Буши-хауса. При этом он не только избегал встреч с ней, но даже не общался с ней в письмах. Видимо, восхищаться ею на расстоянии было проще.
