Ознакомительная версия.
При такой напряженной жизни в сочетании с подобным лечением только сильная конституция спасла здоровье Гитлера от более раннего разрушения. Первые признаки физического истощения стали заметны в 1943 году. У Гитлера появилась дрожь в конечностях, особенно в левой руке и ноге. При ходьбе он стал подволакивать левую стопу, появилась несвойственная прежде Гитлеру сутулость. Некоторые врачи считали, что Гитлер страдал болезнью Паркинсона[112], но другие считали эти симптомы проявлением истерии. Единого мнения по этому поводу у медиков не было. При этом тремор не был, как думали многие, следствием взрыва 20 июля 1944 года; он был заметен и раньше, и видимое ухудшение здоровья фюрера послужило поводом к прочувствованной речи Геббельса в день рождения Гитлера 20 апреля 1943 года, где министр пропаганды нарисовал портрет изнуренного вождя с «лицом Атланта, вынужденного нести на своих плечах бремя всего мира»[113]. Мало того, все врачи отметили, что прогрессировавший до этого тремор после взрыва 20 июля полностью прошел и лишь позже возобновился с новой силой и потом прогрессировал уже до самого конца.
Таким образом, события 20 июля 1944 года, несмотря на то что они были устрашающим сигналом военного, политического и психологического кризиса, оказали весьма скромное влияние на состояние физического здоровья Гитлера. Первым врачом, осмотревшим Гитлера после неудавшегося покушения, стал доктор Эрвин Гизинг, отоларинголог из близлежащего военного госпиталя. Несколько позже прибыл профессор фон Эйкен, который в свое время оперировал Гитлера. Врачи выяснили, что у всех присутствовавших на совещании офицеров были разрывы барабанных перепонок. У Гитлера разрыв был двусторонним. Кроме того, был поврежден лабиринт, и Гитлер страдал нарушением равновесия. Кроме того, на правом плече образовалась массивная подкожная гематома[114]. Гитлеру был предписан постельный режим, и через четыре недели он полностью оправился от травм, причиненных непосредственно взрывом.
Но сочетанный эффект чрезмерного хронического переутомления и лекарств Мореля не поддавался быстрому лечению. Когда Гитлер снова вернулся к работе в Растенбурге, он вернулся к крайне нездоровому образу жизни: постоянные ночные бдения в подземном бункере в сыром вредоносном климате Восточной Пруссии. Гитлер не покидал бункер из-за давивших на него страхов: он не бывал на свежем воздухе, избегал физических нагрузок и подозревал повсюду грозившие ему опасности. Профессор фон Эйкен, регулярно наблюдавший Гитлера в тот период, снова и снова убеждал его покинуть хотя бы на время сырой душный подвал, где пациента преследовали страшные воспоминания. Лето еще не закончилось; пара недель в Оберзальцберге исцелили бы больного, но Гитлер отказывался уезжать из Растенбурга. Потом к уговорам присоединился Кейтель, и только в ноябре, после долгого сопротивления, Гитлер наконец внял голосу здравого смысла и вернулся в Берлин. «Я останусь в Растенбурге, – неизменно твердил Гитлер. – Если я покину Восточную Пруссию, то она немедленно будет сдана. Она держится, пока я здесь». И он оставался, больной человек, временами на несколько дней прикованный к постели, но каждый раз поднимавшийся для того, чтобы участвовать в совещаниях ставки. Все видели, что здоровье фюрера пошатнулось, что его голос, бывший недавно громким и энергичным, стал тихим и слабым. В сентябре и октябре фон Эйкену пришлось дважды лечить Гитлера от гайморита. Помимо этого у Гитлера были воспалены шейные лимфатические узлы. В октябре профессор удалил очередной полип голосовых связок. Все это время Гитлер страдал хроническими головными болями и спазмами в желудке, которые Морель лечил своими лекарствами. Эти желудочные спазмы не были новостью для Гитлера; время от времени он страдал ими уже несколько лет. Но сейчас они не оставляли его ни на один день, и Гитлеру пришлось из-за них в течение двух недель соблюдать постельный режим[115].
Ясно, что осенью 1944 года было уже невозможно и дальше скрывать ухудшившееся здоровье Гитлера, оно стало явным. Дневник, который Хайнц Линге вел с 14 октября, сухо фиксирует время прихода и ухода врачей. Помимо фон Эйкена и ежедневно посещавшего Гитлера Мореля, в дневнике упомянуты кардиолог доктор Вебер, стоматолог профессор Блашке и несколько других врачей, которые посещали Гитлера до конца ноября. Потом эти визиты прекратились, и Гитлер остался на единоличном попечении доктора Мореля. Внешне и, по крайней мере, на время Гитлер, казалось, преодолел кризис. Когда фон Эйкен посетил Гитлера после месячного перерыва 30 декабря в Бад-Наухайме, пациент снова находился в добром здравии. Голос полностью восстановился, к Гитлеру вернулись прежняя энергия и хорошее самочувствие. Тем не менее вспышка болезни не прошла бесследно для ближайшего окружения, ибо прямым следствием шарлатанского лечения Мореля явился крупный медицинский скандал.
Очередное ухудшение состояния Гитлера началось в сентябре – его непрерывно мучили спазматические боли в желудке, и в тот момент доктор Гизинг, отоларинголог, которого пригласили к Гитлеру после покушения 20 июля, сделал интересное открытие[116]. Оказалось, что для облегчения болей в животе Морель давал Гитлеру патентованное средство, известное как таблетки доктора Кёстнера от вздутия живота[117], содержавшие смесь стрихнина и красавки. Гитлер получал по две – четыре таблетки этого лекарства с каждым приемом пищи, хотя предельно допустимой дозой считали восемь таблеток в день. Но и это было не самое худшее. Морель не сам давал эти таблетки Гитлеру, а поручал делать это его камердинеру Линге, снабдив его большим запасом пилюль Кёстнера. Линге давал своему патрону эти таблетки согласно предписаниям Мореля без оценки последствий. В ящике стола Линге Гизинг случайно обнаружил целый склад этого яда. Потрясенный этим открытием, Гизинг поделился им с хирургом доктором Брандтом. Посоветовавшись, они пришли к выводу, что Морель своим лечением медленно отравляет Гитлера. Это хроническое отравление было не только причиной спазмов в желудке, которые оно было призвано облегчить, но и причиной появления обесцвеченных пятен на коже Гитлера. Брандт проконсультировался со своим коллегой фон Хассельбахом, который с ним согласился. Брандт и Гизинг сказали Гитлеру, что он добровольно позволяет Морелю медленно травить себя. Но прошли те времена, когда Гитлер был способен прислушиваться к доводам разума. Наступило затишье, во время которого божество молчало, окутанное темными облаками, но потом сверкнула молния и грянул гром. Брандт был смещен со всех своих официальных постов и должностей, которые он занимал в течение двенадцати лет. Фон Хассельбах был отстранен, а Гизинга перестали приглашать в ставку фюрера. Известно, что у восточных тиранов отставка министра означает для него смерть, и если Брандт избежал этой кары за свою опрометчивость, то отнюдь не по причине раскаяния своих недругов. Брандта обвинили в том, что он отправил свою жену в такое место, где она наверняка попала бы в руки наступавших американцев. Суд получил личное письмо от Гитлера, в котором фюрер писал, что Брандт утратил веру в победу. Ввиду таких неотразимых аргументов Брандт был приговорен к смерти. «Ваш образ мыслей перестал быть немецким, – объявил на суде Артур Аксман, – и вам придется принять ответственность за последствия». По приказу Бормана Брандта перевели в камеру смертников Кильской тюрьмы. Однако события развивались со слишком большой быстротой, за которой нацистские вожди уже не поспевали. Медлительность друзей спасла Брандту жизнь, и он пережил своего капризного патрона. Брандта берегли для другого суда по обвинению в реальных преступлениях[118].
Ознакомительная версия.
