Ознакомительная версия.
А вот еще один пример конфронтации Берии с Абакумовым.
Сталинградским фронтом в июле-августе 1942 года командовал генерал-полковник Василий Николаевич Гордов, который в общении с подчиненными был груб и порою даже жесток. Кроме всего прочего, от командиров разных степеней во фронтовое управление особых отделов, которым руководил генерал Николай Николаевич Селивановский, поступали жалобы об ошибках и некомпетентных решениях командующего, могущих привести к тяжелым последствиям для войск. Не раз военный контрразведчик обсуждал этот вопрос с членом Военного совета фронта Н.С.Хрущевым, но тот держал нос по ветру, уходя от обсуждения кадрового вопроса.
— Николай Николаевич, Гордов, конечно, вспыльчивый, даже злой человек и никудышный командир, но вы же должны меня понять, — я его подчиненный. Мне как-то неудобно «капать» на командующего, — хитрил Никита, понимая, что командующий назначен с одобрения Сталина.
— Но, Никита Сергеевич, понятия Гордов и боеспособность, Гордов и жизни тысяч наших солдат и офицеров туго связаны между собой. Судьбы людей и должность — это разные категории, — пытался втемяшить в крупную голову члена Военного совета фронта генерал Селивановский. — Судьба людей в настоящее время в руках командующего.
— Я понимаю, каждый бой, каждое сражение приносит нам ужасающие потери, мои политработники тоже ропщут, — крутился Хрущев как карась на сковородке.
С другой стороны он как бы подталкивал главного особиста фронта к судьбоносному действию — взять на себя смелость доложить в Москву самому назначенцу командующего.
И вдруг 25 июля 1942 года эта смелость конкретно реализовалась. Николай Николаевич, понимая всю опасность сложившейся обстановки и боясь потерять дорогое время, совершил поступок. Он решился отправить в Москву телеграмму… самому Сталину, через головы членов Военного совета фронта, непосредственного начальника Управления особых отделов Виктора Абакумова и наркома НКВД Лаврентия Берии.
Этот документ спасал Сталинград от падения, которое произошло бы в первой декаде августа, максимум в конце месяца, — обстановка свидетельствовала тому.
Шифровку в Москву готовил его подчиненный капитан М.А.Белоусов. Михаил Александрович, впоследствии ставший генерал-майором, руководителем окружного масштаба, вспоминал, что в подготовленной шифротелеграмме излагалась критическая обстановка на фронте, давалась отрицательная характеристика Гор-дову как военачальнику и человеку. Сообщалось также о негативной реакции в войсках на его назначение. В конце указывалось соображение, что при назначении Гордова, рекомендовавшими его товарищами на высокую должность допущена серьезная ошибка, которую необходимо как можно скорее исправить.
Селивановский знал, какой опасности он себя подвергает, на какой риск идет. В кругу же своих сотрудников, посвященных в содержание шифровки, был откровенен:
«Неважно, что будет со мной, что станет с нами. Главная сегодня задача — спасти Сталинград. Спасти страну. С Гордовым мы ее не спасем, мы проиграем битву и потеряем Сталинград! А с потерей Сталинграда, можем потерять и Россию. Отступать дальше ведь некуда! После возможного падения города-твердыни на Волге японцы осмелеют на Дальнем Востоке. Это очень и очень опасно».
На следующий день из Москвы пришла телеграмма. Николая Се-ливановского вызывал нарком внутренних дел.
«В Москве, — вспоминал Селивановский, — Берия долго меня ругал, заявляя, что я сую нос не в свое дело, что назначение командующих фронтами — прерогатива Ставки и Верховного Главнокомандующего».
Начальник Особого отдела фронта держался стойко и достойно. Он еще раз подтвердил свою озабоченность продолжения такой обстановки и подчеркнул, что он действовал не столько как чекист или коммунист, а как человек совсем не безразличный тому, что происходит на фронте.
— Идите, будем разбираться, — буркнул Берия и схватился за звонящую телефонную трубку…
В отличие от Берии Абакумов воспринял информацию своего подчиненного спокойно. Берия же, после встречи с Селивановским, вызвал Виктора Семеновича и начал орать:
— Какого хрена твой Селивановский лезет в жопу, суется не в свои дела? Ты что всем своим подчиненным так разрешаешь работать? Это же настоящий бардак! Нашелся полководец! — кипятился раскрасневшийся Лаврентий Павлович, меряя быстрыми шажками коротких ног красную дорожку кабинета.
— Нет, это наши общие дела, они касаются судьбы страны, а насчет жопы, это вы слишком неосмотрительно указали на Кремль, — последовал дерзкий ответ набиравшего силу и авторитет начальника военной контрразведки.
Берия понял свою роковую оплошность. По мясистым ушам ударила кровь. Бледные раковины стали наливаться пунцовым цветом.
— Что ты мне хреновину несешь, патриоты дешевые нашлись, как сговорились, — продолжал злиться Берия из-за того, что Селиванов-ский вышел на Верховного напрямую. Гремел словами он недолго, а потом стал сдавать в напоре дерзких определений. Он действительно перепугался вылетевшего невзначай язвительно-опасного слова.
— Разрешите идти? — обратился к наркому Абакумов.
— Идите, — торопливо проговорил Берия и стал размышлять, одновременно пугая и успокаивая себя:
«Вот будет выволочка, если Абакумов заложит меня Иосифу. Думаю, хозяин не поверит ему. А может Виктор и не скажет. Надо признаться, он порядочный в этих вещах. Так что, спокойно, Лаврентий, спокойно, не подавай вида этому молодому начальнику, что испугался. Он же еще мой заместитель в НКВД».
Абакумов знал, что Гордова назначил сам Сталин по рекомендации Тимошенко, а поэтому поначалу осторожно относился к информации своего подчиненного. И все же в конце июля 1942 года намеревался доложить о взрывоопасной обстановке в войсках. Но случилось то, что случилось.
Телеграмма попала в цель. Уже на следующий день после доклада Селивановского в Ставке был издан приказ № 227 под названием «Ни шагу назад», содержание которого приведено ниже.
Сталин среагировал в своем характере:
— Товарищ Абакумов, в таком случае, поезжайте с комиссией от моего имени в Сталинград и разберитесь там. Переговорите с командирами и политработниками, подключите свои возможности, хотя то, что нам доложил Селивановский, очень меня насторожило. Ставке нужна, правда и только правда. Сами понимаете, как говорят, душой измерь, умом проверь, тогда и верь. Вам я поручаю установить истинную причину фронтовой грызни, и есть ли опасность разрушения принципа единоначалия?
Сталин замолчал, попыхтел притушенной трубкой. Потом стал раскуривать ее, пока не показались две струйки сизого дыма из ноздрей, и добавил:
Ознакомительная версия.
